Леонид Смирнов - Офицерский мятеж

Зенитчик лежал на койке и раз за разом прикладывался к бутылке с водой.

— Хреново, Вася?

— Восполняю потерю жидкости, Семен Петрович. Рвало при каждом прыжке.

— Ёшкин кот… Могу поддержать тебя анекдотом.

— И на том спасибо.

Гурко протянул Бульбиеву бутылку. Тот сделал добрый глоток, вернул емкость и приступил к делу:

— Рейс. Утро. Просыпается моряк. Не открывая глаз, щупает рукой слева от себя, затем шарит справа. Так никого не найдя, он приподнимает одеяло и говорит туда: «Ну, что стоим? Кого ждем?»

Василий Гурко подавился водой. «Видно, я неправильно рассказываю, — подумал старпом. — Так ведь можно пол-экипажа загубить… длинным моим языком».

Лейтенант Ваня Чонг из минно-торпедной части делал упражнения. Он стоял на одной ноге, а второй выписывал кренделя над головой. Начальнику БЧ-три помощь была не нужна.

— Проходите, Семен Петрович. Чего стоите в дверях как неродной? Я готов.

— К чему, Ваня?

— Слушать байки. Уже весь экипаж знает, что старпом ходит по кораблю и травит байки во здравие.

— Черт подери! — воскликнул Бульбиев. Хотя чего тут странного? Даже Земля слухами полнится, а «Котлин» — тесный кораблик. — Ну ладно, Ваня… У старого капитана запор. Он приходит к проктологу и просит, чтобы тот его осмотрел. Проктолог смотрит и молчит. Капитан с волнением спрашивает: «Доктор, что там у меня?» — «Да-а, батенька! — восклицает проктолог. — Неудивительно, что вы покакать не можете! Дырочка-то срослась! Всю задницу вам зализали!»

На последнем издыхании Бульбиев добрался до командной рубки. Командир БЧ-один старлей Иванов-Третий лежал в противоперегрузочном кресле с закрытыми глазами. Совсем измаялся штурман.

Старпом рухнул в соседнее кресло, вытер со лба пот, кое-как отдышался и произнес чуть слышно:

— Слушай сюда… Капитан входит в командную рубку. «Штурман, как приборы?» — «Семь, капитан», — отвечает штурман. «Что семь?» — не понимает капитан. «А что приборы?»

Иванов-Третий захохотал. Обход был закончен. «Кто бы мне чего рассказал?» — подумал каплейт Бульбиев и разрешил себе отключиться. Он не слышал, как штурман рассказывал ему байку про злого старпома. Рассказывал медленно, то и дело облизывая растрескавшиеся губы:

— Злой старпом проверяет приборку. Все блестит, везде чистота, придраться не к чему. Тогда он лезет рукой за комингс, стирает пальцем оставшуюся там пыль и со злорадной усмешкой поворачивается к матросу. «Ты знаешь подходящую случаю русскую пословицу?» «Так точно! — отвечает матрос. — Свинья везде грязь найдет!»

На третий день рейда «Котлин» миновал широкую пограничную зону, куда время от времени как бы случайно заплывали юнитские корабли. Теперь фрегат несся по глубинным секторам Великого Хаара — той вражеской территории, где нарушителей топили без жалости. До сих пор оттуда возвращались лишь единичные корабли ВКС ООН.

«Котлин» шел гиперзигзагом, чтобы сложнее было отслеживать его траекторию. Тахионные радары хаарцев и мириады рассыпанных меж звезд гипердатчиков непрерывно прощупывали гиперпространство в поисках упорядоченных колебаний. Колебания эти — своеобразное эхо каждого прыжка. По ним можно отследить любой скачущий корабль. Такая изломанная траектория, понятное дело, удлиняла рейд, однако переть напрямик было слишком опасно.

Тошнота выворачивала людей наизнанку. Несмотря на усилия кибер-уборщиков, почти во всех отсеках воняло рвотой. Люди не могли ничего есть и пить — организм тут же возвращал все обратно. В конце концов они настолько ослабели от голода и обезвоживания организма, что все чаще теряли сознание. Корабельный врач Лукашин битком набил лазарет и еще десятка два военморов подключил к капельницам прямо в кубриках и каютах — для внутривенного питания.

Петр Сухов понимал, что экипаж не железный и скоро некому станет управлять кораблем. Но другого пути он не видел — надо было гнать, гнать и гнать «Котлин», пока гипер впереди еще свободен от хаарских мин и торпед.

Вернувшись в командную рубку после очередного обхода вверенного ему фрегата, капитан третьего ранга обнаружил там доктора. Максим Лукашин оказывал помощь Бульбиеву, которого начало рвать уже не желудочным соком, а кровью.

Старпом безвылазно находился на боевом посту, терпел нестерпимое и наконец свалился. Сейчас Семен Петрович, скорчившись, сидел в командирском кресле. Доктор сделал ему укол, пытаясь расслабить мышцы желудка, снять начавшиеся судороги. Пока не помогало. Лицо у старпома было серо-зеленое, его усеивали бисеринки пота, которые сливались в ручейки и стекали по лбу, щекам и подбородку.

— Пе… Пе… — силился что-то сказать командиру Бульбиев.

— Да помолчи ты, ради бога, — остановил его Петр и принялся стирать носовым платком пот со лба старпома, чтоб не заливал глаза. — Мы идем по графику. Остались последние сутки.

— Господин капитан… Петр Иванович! — взмолился тут Лукашин. — Помилосердствуйте. Люди не выдержат. Еще час-два — и у нас будут первые потери. Надо остановиться и передохнуть. Надо переждать. Хотя бы одну вахту.

Командир «Котлина» и сам понимал: так продолжаться не может. Что лучше: погибнуть от хаарских торпед или убивать своих людей непрерывными прыжками? Так вопрос не стоял. Как выполнить задание, не теряя людей? Ответа на этот вопрос Сухов не знал. Помочь могло только пресловутое везение.

Немало людей на Флоте уверены, что русский военмор Петр Сухов — невероятный везунчик и сумеет выпутаться из самой безвыходной ситуации. Впрочем, никто не спорил со старинной русской поговоркой: везет тому, кто везет. Капитан третьего ранга Сухов, без сомнений, заслужил свое везение. При этом Петр твердо знал: полагаться на везение, когда от твоих действий зависят чужие жизни, — преступная глупость. Ведь всякое везение когда-нибудь да кончится.

— Экипаж! Слушай мою команду! — приняв непростое решение, объявил Сухов по «Каштану». — Ложимся в дрейф!

— Ну, слава богу! Спасибо, голубчик, — бормотал врач, продолжая заниматься Бульбиевым.

До Петра его слова не доходили. Командир «Котлина» слышал сейчас лишь одно: щелчки запущенного им секундомера. Слабый, механический звук двигающейся стрелки, что отмеряет секунды нашей жизни. Секундомер — прибор древний и вроде бы совершенно безобидный, но порой он бывает опаснее психотропного излучателя.

Незримый прибор, который материализовался в недрах лобастой башки военмора Сухова, должен отсчитать четырнадцать тысяч четыреста секунд, прежде чем фрегат снимется с якоря.

Фрегат «Котлин» висел на краю безымянной звездной ямы где-то в созвездии Каракатицы. Военморы начинали приходить в себя. Они не думали ни о хаарских сторожевых кораблях и юрких гиперторпедах, ни о своем еще не выполненном задании. Они радовались возвращению в нормальное пространство — в тот привычный мир, где под ногами твердый пол, где кондиционированный корабельный воздух без сопротивления идет в легкие, где еду и воду можно проглотить, не боясь, что они тотчас выскочат обратно, где постепенно рассасывается туман в голове. Какое счастье — снова ощутить себя живым, полноценным человеком, способным думать, говорить, двигаться.