По его мнению, упадок начался с окончанием войны между землянами и тарками, чудовищного, казавшегося бесконечным конфликта. Сначала война шла удачно для тарков. Монолитная Тарканская империя создала колоссальную штурмовую армию, которая сеяла ужас и разрушение, глубоко проникая в сферу влияния землян. Однако единство, обеспечившее на первых порах преимущество таркам, погубило их в конечном счете. Империя Давно изучила свободную дезорганизованную причудливую структуру Федерации, обнаружив слабые места. Но скорая победа не далась таркам в руки, обе стороны перешли к глубокой осаде, после чего стало сказываться разнообразие человечества, издавна заповеданное Уставом Лa Нага.
Технологические достижения в области вооружений со временем пробили печально известные силовые экраны тарков, дредноуты землян окружили планету, где находился дворец императора Тарка. Седьмой потомок начавшего войну императора созвал по тарканской традиции собрание высшего дворянства, которое перед капитуляцией в пепел сожгло его вместе с семьей. Королевской династии пришел достойный конец — в тарканском понятии.
Как и следовало ожидать, победу сопровождали праздничные торжества. Пятисотлетняя война завершилась, Федерация доказала свою прочность и эффективность. Разумеется, шрамы остались. Число погибших представителей многих участвовавших в войне поколений достигло миллиардов, некоторые планеты с обеих враждовавших сторон оказались практически необитаемыми. Впрочем, были потеряны не только ресурсы. Конфликт выкачал из землян еще кое-что.
Когда угасла вспышка победного ликования, человечество начало замыкаться в себе. На первых порах тенденция была незаметной, но постепенно наблюдатели и хроникеры истории человеческой расы поняли, что экспансия прекратилась. Исследовательские экспедиции по периметру и в сердце галактики были отложены на неопределенное время. Расширение границ освоенного космоса замедлилось до черепашьего шага.
Человек научился искривлять пространство, победно прыгая со звезды на звезду. Он совершал ошибки, учился на них, продвигался вперед — до войны землян с тарками. После победы стремление вдаль сменилось движением вспять. Человечество свернулось в клубок. Раса как бы получила молчаливое подсознательное указание возделывать свой сад. Тарки были усмирены, фактически приняты в Федерацию, получив представительство второго разряда. Они больше не представляли угрозы.
А с чем столкнешься в дальних краях? Не существует ли там другой воинственной расы? Не летит ли на крыльях другая война? Прозвучал негласный приказ отступать. Сплотитесь и посидите тихонько.
Однако консолидации так и не получилось, по крайней мере в продуктивном масштабе. К концу войны землян связывала с союзниками всеобъемлющая система врат Хааса, позволявшая с неслыханной прежде легкостью добираться друг до друга. Если бы в то время Федерация находилась в руках оппортунистов, можно было б построить новую империю. Но произошло обратное: верное Уставу руководство Федерации подавило искушение воспользоваться послевоенным периодом и распространить свое влияние на другие планеты. Оно скорей старалось вернуться к нормальному положению дел, преодолевая возникающие во время любой войны центристские тенденции.
Ему удалось с этим справиться слишком успешно. Связи планет с Федерацией ослабли, как и было задумано, потом начали возникать самостоятельные анклавы, союзы, содружества, связанные торговлей и соглашениями об обеспечении взаимной безопасности. Обосновавшись в своих секторах, они полностью и окончательно забывали о Федерации.
Именно этот раскол вместе с угасшим желанием двигаться дальше больше всего тревожил политологов. Аналитики предсказывали дальнейшее отчуждение между планетарными анклавами, которое приведет в результате к открытой вражде. Без Федерации — средоточия целей и устремлений расы — человечеству грозил межзвездный феодализм. В данный момент перед ним открываются два пути: полное подчинение наиболее агрессивному анклаву и создание новой империи вроде Метепской дофедеративных времен или полный распад межзвездных связей, ведущий к застою и варварству.
Дейлт сам не знал, согласен ли с теориями катастрофы. Но в одном был уверен: Федерация перестала быть единым связующим центром.
Видя мысленным взором почти пустой зал заседаний Верховного Совета, он попытался вздремнуть. И тут в голове зазвучал голос, знакомый теперь, как свой собственный:
Кружи и кружи, расширяя круги,
Сокол сокольничего не слышит.
Центр не притягивает распадающиеся куски,
Мир разгулом анархии дышит…
В лучшее никто больше не верит.
— Не мешай.
— Ты не любишь поэзию, Дейлт? Это стихи одного из моих самых любимых древних поэтов. Весьма кстати, правда?
— Меня это не интересует.
— Должно интересовать. Довольно точно описано и твое личное положение, и положение твоей расы.
— Проваливай, паразит!
— Мне уже и самому хотелось бы иметь такую возможность. Ты меня беспокоишь в последнее время. Переживаешь распад личности.
— Избавь меня от своих надоевших анализов.
— Я вполне серьезно. Посмотри, во что ты превратился. Отшельник, чудак, разорвавший все связи, живущий в автоматизированном готическом замке среди старого оружия и мертвых трофеев, мрачный, несчастный. Я искренне озабочен, пусть даже не из альтруистических соображений.
Он не ответил. Пард обладает даром смотреть в самый корень проблемы, а вывод на сей раз не особо приятный. Его давно терзает страх перед распадом собственной личности. Не нравится свой нынешний образ, только тут, кажется, ничего не поделаешь. Когда и с чего начались перемены? Когда случайные приступы усталой скуки переросли в бесконечную сокрушительную тоску? Когда люди стали чужими? Даже секс его больше не привлекает, хотя с потенцией все в полнейшем порядке. Прежде легко и естественно возникавшие эмоциональные связи завязывались все реже, потом стали совсем невозможными. Видно, тот факт, что смерть с неумолимостью их разрывает, сыграл свою роль.
У Парда, разумеется, нет подобных проблем. С миром он непосредственно не общается, никогда не был смертным. С той минуты, как он поселился в сознании Дейлта, смерть из неизбежной стала просто возможной. Пард не нуждается в компаньоне, разве что для обсуждения время от времени некоторых вопросов относительно их совместного существования и абстрактных рассуждений, доставляющих ему немалое наслаждение. Стивен ему завидовал.
