4
Очень давно, еще до космических кораблей — и до того как «Искатель» расколол окружавшую Солнце скорлупу, невольно развязав двухвековую Войну с Кометами, — человечество столкнулось с загадкой, заставившей мыслителей той эпохи провести немало бессонных ночей.
По мере того как улучшались телескопы, а биологи начинали понимать и даже конструировать жизнь, все большее и большее число людей, поглядывая на звездное небо, задавалось вопросом: «Где же, черт побери, те, другие?»
Огромные следящие системы на Луне уже высмотрели планеты у близлежащих желтых звезд. И даже в тех примитивных спектрограммах, что получали в двадцать первом веке, улавливались следы жизни. Философы спешно обосновывали представления о том, как широко распространена жизнь в нашей галактике.
Но еще до отлета первой звездной экспедиции у мыслителей появились сомнения. Если путешествовать среди звезд так легко, как кажется, почему плодородные планеты не заселены какими-то другими разумными существами?
В конце концов, мы-то уже готовы лететь и осваивать новые миры. Даже с учетом самых скромных коэффициентов прироста населения за несколько миллионов лет человечество вполне способно заселить всю галактику.
Так почему же подобное не произошло раньше? Почему такими пустынными кажутся межзвездные перекрестки? Почему мы до сих пор не обнаружили обещанную теоретиками галактическую сеть радиосвязи?
И что еще более странно… Почему нет абсолютно никаких доказательств, что кто-то пытался колонизировать Землю? К тому времени мы точно знали, что нашу планету никогда не посещали гости из космоса.
Прежде всего, об этом свидетельствует история докембрийского периода.
Перед эпохой рептилий, рыб, трилобитов и амеб Земля пережила долгий, растянувшийся на два миллиарда лет период, в течение которого планетой владели простые одноклеточные организмы, не обладавшие даже сформировавшимся ядром — прокариоты. Два миллиарда лет они «изобретали» основы жизни на Земле.
И за все это время на Землю ни разу не ступил инопланетный колонист. Тут у нас нет никаких сомнений, ибо, если бы они прилетали, даже оставленный ими мусор навсегда изменил бы историю жизни на нашей планете. Один-единственный негерметичный нужник заполнил бы океаны куда более высокоорганизованными формами жизни, которые просто вытеснили бы наших примитивных микроскопических предков.
Два миллиарда лет и ни одной попытки заселить планету… плюс бесконечное молчание на радиочастотах, которое философы двадцать первого века назвали Великим Безмолвием. Они надеялись, что звездолеты наконец найдут ответ этой загадки.
А затем первый же корабль, «Искатель», каким-то образом расколол хрустасферу, о существовании которой мы даже не подозревали, и разгадка нашлась сама.
Во время последовавшей Войны с Кометами нам некогда было философствовать. Я родился в самый разгар битвы и первые сто лет своей жизни провел в юрком стремительном планетолете, уничтожая или уводя в сторону ледяные глыбы, способные разрушить наши хрупкие обитаемые миры.
Да, мы могли оставить Землю умирать. В конце концов, половина человечества уже тогда жила в орбитальных поселениях, а их защищать гораздо легче, чем неповоротливую планету.
Возможно, это было бы логично. Но когда над матерью Землей нависла угроза, человечество на время потеряло способность рассуждать логично. Астероидники, случалось, подставляли на пути несущихся ледяных глыб целые орбитальные города с миллионным населением — только чтобы спасти тяжелую планету, знакомую им лишь по книгам да по слабому голубому мерцанию вдали на фоне вечной черноты. Психистам потребовалось немало времени, чтобы понять, почему это происходило, но тогда все казалось каким-то божественным, героическим безумием.
Мы победили в той войне. Когда взбесившиеся кометы были наконец укрощены, человечество стало вновь поглядывать на звезды и строить новые корабли, лучше прежних.
Мне пришлось ждать места на двенадцатом, и это спасло мою жизнь. Первые семь кораблей мы потеряли. Посылая на Землю радостные сообщения о прекрасных зеленых планетах, они по спирали продолжали сближаться, натыкались на невидимые хрустасферы и погибали. Но в отличие от «Искателя», они ни разу ничего не добились. Корабли превращались в новые кометы, а хрустасферы оставались целыми и невредимыми.
Мы так надеялись… хотя те, кто помнил «Искатель», уже начинали беспокоиться. Казалось, человечество вот-вот наконец вздохнет свободно. Мы расселимся по многим мирам, и люди будут в безопасности. Перенаселение и упадок перестанут угрожать расе людей…
Но все надежды разбились разом, разбились об эти невидимые сферы.
Нам потребовались века, чтобы научиться хотя бы находить опаснозоны! Почему, спрашивали мы себя. Почему Вселенная устроена так жестоко? Чья это насмешка? Что представляют собой эти чудовищные барьеры, не подчиняющиеся никаким известным нам физическим законам и не подпускающие нас к чудесным нормопланетам, которые так нам нужны?
На три века человечество словно сошло с ума. Худшие годы великодепрессии я пропустил. Мы тогда пытались исследовать сферу вокруг Тау Кита, и, когда я вернулся, на Земле восстановилось некое подобие порядка.
Но я вернулся в Солнечную систему, которая явно потеряла какую-то часть своей души. Еще долгие годы мне не доводилось слышать беззаботный смех ни на самой Земле, ни на мелкопланетах.
Я тоже «накрылся одеялом с головой» и уснул на две сотни лет.
Когда капитан Бок приказал мне снова поставить боесферу на предохранение, весь экипаж облегченно вздохнул. Я отключил систему самоуничтожения и поднялся со своего места. Напряжение спадало, оставляя лишь приступы дрожи, и Элис пришлось поддерживать меня, пока я не успокоился.
Мойша отменил боевую тревогу, потому что в системе этой доброзвезды никого не было.
Точнее, жизнь там бурлила, но — увы! — не разумная жизнь. На крупных астероидах мы нашли чудесные самообеспечивающиеся экосистемы, собирающие свет огромными окнами. На каждой из двадцати лун стояли укрытые гигантскими куполами леса. Но везде — полное молчание, как в зоне видимого спектра, так и на радиочастотах. Детекторы Йена не обнаружили никакой технологической активности и никаких мысленных эманаций разумных существ.
Очень странное, даже жуткое ощущение возникало, когда мы пролетали между строго расположенными мелкопланетами. Раньше подобные маневры можно было совершать лишь в хорошо изученном пространстве Солсистемы.
В первые века после хрустального кризиса кое-кто еще верил, что человечество, сможет жить среди звезд. В основном, астероидники, которые всегда демонстративно заявляли, что на планете жить тяжело и вообще скверно. Кому, мол, они нужны?
