Остановившись, чтобы отдышаться, он посмотрел вокруг.
Нетопырь молча взмыл к сияющему потолку и сделал несколько кругов над бывшими посадками, которые теперь превратились в страшное месиво из трехпалых следов и вбитых в перепаханную грязь мертвых тел.
Этнамы и сенталы лежали здесь вповалку, забыв про извечные кастовые различия. Некоторые тела были обуглены и еще дымились, испуская отвратительную вонь.
На краю поля застыло еще одно исполинское чудовище. Его огромные, похожие на столбы ноги были поджаты, будто тварь присела отдохнуть; из яйцеобразного туловища, в передней части которого виднелись два дугообразных разреза, торчали десятки копий и стрел. Рогман, наблюдавший эту картину в немом оцепенении, понял, что по монстру были выпущены не десятки, а сотни стрел. Но его броню оказалось не так легко пронять, и метательные снаряды вонзились лишь там, где в бронированной шкуре существа виднелись отверстия или стыки.
Изнутри страшного чудища валил едкий, сизый дым…
Застыв на краю обезображенного поля, Рогман в тягостном молчании продолжал смотреть на страшную картину произошедшей тут бойни.
Что должен был ощущать презренный клонг в этот момент?
Сутки назад, блуждая по Сумеречной Зоне, он думал о том, что когда-нибудь свершится его месть. Он хотел видеть, как от его удара кровь брызнет из-под голубой шерсти Хозяев Жизни…
Присев на корточки, Рогман провел ладонью по лицу, на секунду прикрыв глаза и пытаясь вызвать в душе клокочущий приступ ярости…
Здесь, на этом поле, крови этнамов оказалось столько, что впору было брести по колено в той каше, где с землей смешались части разорванных тел…
«Отчего же ты не рад? – с раздражением спросил у самого себя блайтер. – Оттого что месть свершил не ты, а какой-то сумасшедший выродок, ходячий реликт, оставшийся после Падших Богов?»
Не найдя ясности в своей душе, Рогман открыл глаза, вновь посмотрел на поле, вздохнул и выпрямился, шаря взглядом в поисках нетопыря.
Вместо Ушастого он внезапно увидел Эргавса.
Старый Управляющий лежал, наполовину утонув в жидкой от пролитой крови грязи, и его рот кривился в попытке что-то сказать, крикнуть… Жизнь еще не покинула его тело, и глаза цепко держали Рогмана, тянули к себе…
Сделав шаг, Рогман склонился над Эргавсом, осторожно вытащил того из грязи и принялся осматривать раны.
«Чудо, что старик все еще жив…» – подумал он.
В горле Эргавса что-то забулькало, и на губах внезапно выступила пена. Воздух, вырвавшийся из легких, с шипением прошел через голосовые связки.
Рогман нагнулся, пытаясь расслышать, что говорит Управляющий Полями.
В эти секунды он не вспоминал ни побои, ни унижения, ни то, с какой легкостью Эргавс отдал его в страшное рабство своему соплеменнику, – все, что случилось тут, потрясло блайтера до глубин души, и ему было искренне жаль старика, которого он какое-то время вполне серьезно считал своим приемным отцом.
– Будь… ты… проклят!.. – ударил в ухо Рогману горячий, свистящий шепот. – Исчадие… Алтаря…
Эргавс откинул голову, захлебываясь хрипом.
– Что я сделал? – гневно воскликнул Рогман. – За что ты проклинаешь меня?!
– Ты… выродок… – из последних сил просипел Эргавс. – Они… такие… как ты… Они пришли… из Алтаря… Новый… кусок… Мира… Амбуш… Пасти… Вот…
Кулак Управляющего Полями судорожно разжался.
На волосатой ладони лежал обрывок шнурка, продетый в маленький, забрызганный кровью прямоугольник, на котором равномерно взмаргивал крохотный огонек.
– Это… родилось… вместе… с… тобой… Новый… Алтарь… узнал… эту вещь… Он послал… их…
Голова старого Управляющего бессильно откинулась. Остекленевшие глаза смотрели в потолок.
Когда Рогман опускал его тело на землю, пальцы дрожали.
Уголки покалеченных плеткой надсмотрщика губ нервно подергивались, кривясь в усмешке.
Слова Эргавса жгли его.
Выродок… Исчадие… Урод…
Вот все, что он слышал в своей жизни. Побои, унижение, рабство… Сухие глаза Рогмана смотрели вокруг, и в душе уже не находилось прежнего сострадания. Даже умирая, любой из них пытался в последнем усилии плюнуть ему вослед… За что?
Есть ли в Мире хоть одно существо, что не отшатнулось бы при виде его бронзовой, безволосой кожи? Или его род – это те безобразные монстры, что разорили Город?
«Почему я тогда не плюну в эту кровавую грязь?» – тяжело, надрывно думал Рогман, тщетно пытаясь отыскать в своей ожесточившейся душе ответ на этот нехитрый, казалось бы, вопрос…
– Вот мы и приехали, сэр Рогман… Теперь тебе будет легче, клянусь!..
…Наверное, он забылся, застонал, опять заблудившись в собственном бреду, потому что вдруг ощутил бьющую в лицо прохладную струю воды, чьи-то руки, которые обхватили его плечи, встряхнули чувствительно, но не грубо, и голос…
– Что я могу сделать, Бриан? – Речь казалась чужой, незнакомой, но он понимал смысл слов, как будто их значение оказалось заботливо разложено по полочкам его памяти. – Не надо его трясти, не тревожь человека. Я дала ему выпить лекарство. Скоро станет легче.
– Что с ним, Мать Цветов?
Этот голос Рогман узнал. Он принадлежал тому человеку, который внезапно появился посреди его бреда и маячил смутным образом негаданного спасителя где-то на пороге сознания…
– У него лучевая болезнь, – сухо и однозначно ответил первый голос.
– Не слышал о такой… – насторожился Бриан.
– Это древнее проклятие, – пояснила Мать Цветов. – Дикие народы называют его Невидимая Смерть. Она еще живет во многих местах нашего многострадального Мира, и, к сожалению, нет таких лекарств, что способны полностью изгнать из зараженного человека этот недуг.
– Никогда не встречал ничего подобного… – признался Бриан.
– Моли судьбу, чтобы не встретить и впредь, – сухо посоветовала та, которую воин уважительно именовал Матерью. – Обычно Невидимая Смерть особенно сильна там, где от земли или предметов исходит бледный, неживой свет, а по ночам, в темноте, над такими местами блуждает по воздуху жидкий огонь.
Чьи-то сухие, чуть шершавые, теплые ладони легли на лоб Рогмана.
– Сожалею, Бриан, но он едва ли протянет год, может, два… – Мать Цветов со вздохом отняла ладони от покрытого испариной лба. – Потом его кровь станет жидкой и белой, превратится в сукровицу. Мои травы бессильны перед этим недугом. Они могут лишь оттянуть, отсрочить смерть, но не предотвратить ее…
…Сознание плавало где-то на пороге бытия. Оно и не прояснялось и не исчезало совсем. Смутные голоса да ощущение от прикосновения сухих теплых ладоней – вот все, что он чувствовал.
Они же справедливо полагали, что измученный юноша лежит в глубоком беспамятстве, иначе навряд ли стали бы говорить о неизлечимости его болезни так откровенно…