— Что ж… вам не придется убивать Шеридана, — сказал Шив'кала. — На данный момент мы хотим оставить его в живых. Видите ли, недавно произошло событие, привлекшее наше внимание. Шеридан скоро станет отцом.
Лондо потихоньку пытался успокоить дыхание, заставить сердца биться равномерно. Поэтому смысл замечания Шив'калы дошел до него лишь спустя несколько секунд. Он все еще лежал на полу, но ему удалось слегка приподнять голову.
— От… отцом? — спросил он.
— Верно, — сказал Шив'кала. — На самом деле, ваше искупление будет очень простым.
Шив'кала снова двинулся куда-то, и Лондо не мог отвести от него взгляд.
Он направился к реликвиям…. к полке, на которой стояло несколько урн различного предназначения. Он задумчиво изучал их некоторое время, а потом взял одну. Серебряную, с золотой отделкой.
Лондо знал, для чего предназначалась эта урна. По традиции она использовалась центаврианами лишь для определенных целей, и он не представлял, что в ней заинтересовало Шив'калу.
А потом, постепенно, он догадался и ужаснулся своей догадке. Лондо быстро отбросил эту мысль, не в силах поверить в то, что это возможно. Это было немыслимо, это было за гранью понимания. Даже для дракха. Они не посмеют. Они не посмели бы… и, конечно, им не заставить его участвовать в этом…
Потом дракх распахнул свою одежду.
— Нет, — прошептал Лондо. — Пожалуйста… Нет…
Он лежал на полу, по-прежнему не в силах пошевелиться, и умолял, забыв про всякую гордость:
— Нет…
Шив'кала даже не подал виду, что слышал его. Его грудь отвратительно пульсировала, как будто там жила какая-то разумная раковая опухоль. Он поставил урну на ближайший стол, а потом открыл крышку. Отложил ее в сторону, а потом прижал руку к груди.
— Вы не посмеете… — умолял Лондо. Хотя он знал, что все это бесполезно, он продолжал умолять Шив'калу передумать.
И снова дракх никак не отреагировал на его слова. Вместо этого он осторожно извлек из сумки на своем теле маленькое создание. Тварь была похожа на Стража, только гораздо меньше. Ее глаз был закрыт. Тварь была абсолютно чуждой всему, но Лондо, тем не менее, мог сказать, что она спит, или скорее пребывает в состоянии анабиоза.
Шив'кала мгновение с гордостью подержал существо на ладони. Он почти с родительской нежностью провел пальцем по его спинке. Лондо с трудом сдержал приступ рвоты. Затем он посадил тварь в урну и закрыл крышку. Лондо не мог произнести ни слова. Он просто беспомощно мотал головой.
— Когда Шеридан и Деленн прибудут на Минбар… вы тоже поедете туда. Вы подарите им это, — он коснулся урны своим длинным пальцем. — Вы прикажете запечатать дно урны, чтобы Шеридан не смог ее осмотреть. Страж сумеет освободиться, когда придет время.
— Ребенок?.. — Лондо не мог в это поверить, — Беспомощное дитя?
— Сын Шеридана и Деленн… да, это будет сын… но он не всегда будет беспомощным ребенком. Когда он вырастет…, он нам пригодится. Страж позаботится о нем. А вы… вы позаботитесь о Страже.
— Нет, — Лондо к своему удивлению, смог покачать головой. — Нет…, невинное дитя…
— Если вы не выполните то, что назначено вам в наказание, Лондо, — спокойно ответил Шив'кала, будто ждавший, что Лондо станет возражать, — то на вашей совести будет смерть миллионов невинных детей на Приме Центавра. Но сначала… Сенна станет первой жертвой, — его губы скривились в подобии улыбки, — нашего недовольства.
— Нет… только не она… — сказал Лондо.
— Император, кажется, вы плохо понимаете, как мало значат ваши слова.
Итак, вы будете нам помогать?
Ненавидя себя, ненавидя жизнь, ненавидя Вселенную, которая все это допустила, Лондо смог лишь кивнуть.
А потом его зрение затуманилось, и на него накатилась еще одна волна боли. Он вздрогнул и зажмурился, пытаясь прогнать это ощущение. Когда он снова открыл глаза, Шив'кала исчез. Исчез, оставив Лондо наедине с его слабостью, болью и унижением. Лондо теперь был обречен вечно помнить не только о том, что он перешел черту, но и о том, как легко они его сломали. Это заставило его задуматься о том, чего еще могут потребовать дракхи. Его привела в ужас мысль о том, что до сих пор, похоже, дракхи очень снисходительно относились к нему.
Он подумал о том, какую гадость они еще выдумают для него.
О том, почему его так беспокоит грозившая Сенне опасность.
Он подумал о том, наступит ли такое время, когда он действительно почувствует себя счастливым… хотя бы недолго.
А потом, когда муки, испытываемые его телом, полностью охватили его, скатившись в милосердное беспамятство, он уже больше ни о чем не думал…
Стук в дверь отвлек леди Мэриел от написания предсмертной записки.
Эта затея была не сиюминутным капризом, а нелегким, обдуманным решением.
И Мэриел неторопливо размышляла над содержанием записки. Она перебирала слова, снова и снова зачеркивая только что найденные. Ей хотелось, чтобы все было написано должным образом. Дело оказалось нелегким. Она могла остановиться на одном слове, потом прогуляться вдоль именья, которое казалось ей унизительно крошечным — это был подарок отца на ее совершеннолетие, и единственное оставшееся за ней из имущества. К счастью, именье пряталось среди леса, поэтому не пострадало при бомбардировке. Прогулка обычно завершалась тем, что она садилась за стол и зачеркивала с таким трудом выбранное слово. «И как только писатели справляются с этим?», мысленно спрашивала она, продолжая сидеть, уставившись в одну точку, но вокруг не было никого, кто бы мог ответить ей.
Никого.
Раньше здесь всегда было много народу. А теперь — нет. Все они исчезли… благодаря Лондо. Все ухажеры. И все остальное ушло. Кончилось везение. Жизнь тоже была кончена.
Она была не вполне уверена в том, что готова совершить самоубийство. Да, она пребывала в депрессии, но больше всего ее удручала скука. Она влачила бессмысленное существование, ничего не делая, просто убивая время. Общество было для нее закрыто, перед ней захлопнулись все двери… и опять же, по вине.
Лондо Моллари.
Когда в небесах появилось его голографическое изображение, она стала у окна и безостановочно выкрикивала проклятия в его адрес все время, пока его фигура висела над горизонтом. Сразу после этого она засела за написание предсмертной записки, решив, что не желает жить в мире, где императором стал.
Лондо Моллари.
Но последнее дело в ее жизни должно быть выполнено безукоризненно. Она отнюдь не была прирожденной писательницей и нигде не училась этому искусству, поэтому написание записки продвигалось медленно. И, тем не менее, приемлемый черновой вариант был почти закончен, а потом — все. Оставалось только решить, как именно она покончит с собой. Мэриел склонялась к яду.
