А сегодня утром, только встало солнце, в лесу загремела боевая труба. Глашатаи зычными голосами принялись выкрикивать, что царь Павлидий пожелал вступить в переговоры с вожаком рабов и шлет своего гонца. Ретобон велел крикнуть в ответ, что согласен принять гонца.
Со склона холма увидел Ретобон: из северных ворот крепости выехали на лошадях двое, один держал копье, увитое виноградной лозой, – знак мирных намерений. Ретобон спустился к подножию холма, поросшему ивняком, прошел на полянку с колодцем и коновязями – здесь ожидали его ближайшие друзья и помощники.
Из-за деревьев шагом выехал павлидиев гонец, сопровождаемый пожилым стражником и несколькими повстанцами. Взгляд Ретобона скользнул по лиловому гиматию гонца, стянутому широким ремнем, потом поднялся выше – и замер, прилепившись к лицу. Ретобон не верил своим глазам.
Тордул спешился и пошел навстречу.
– Не ожидал? – спросил он, улыбаясь.
– Знал бы я, какого гонца шлет Павлидий, не принял бы, – хмуро ответил Ретобон.
– Я сам напросился. – Тордул сунул руки за пояс, спокойно оглядел сподвижников Ретобона. – Как-никак мы старые дружки, легче будет столковаться.
– Шелудивый пес тебе дружок, а не я, – отрезал Ретобон.
У Тордула сжались твердые губы, на скулах проступили красные пятна. Однако он поборол гневную вспышку.
– Ладно. Сейчас ты поймешь, что ссориться нам нечего. Слушай! Мы шли против Аргантония, потому что хотели покончить с Неизменяемым Установлением, верно? Теперь Аргантония нет, да сожрут его кости шелудивые псы, которых ты тут упоминал.
Тордул подмигнул Ретобону, но у того ни один мускул не дрогнул на худом, изможденном лице.
– Дальше.
– А дальше вот что. Ты знаешь, что мы с Павлидием давно расплевались. Но теперь другое дело. Павлидий стал царем Тартесса, и он тоже хочет перемен. Клянусь Нетоном, все, чего мы с тобой желали... почти во всем Павлидий согласился со мной.
– Дальше.
– Будут пересмотрены законы. Все звания, кроме блистательного, отменят. – Тордул повысил голос: – Пища для рабов улучшится, они через день будут получать мясо в похлебку. Ремесленникам возвратят долговые записи. Царь Павлидий намерен поощрять искусства и ремесла. Так что, Ретобон, самое время нам помириться.
Ретобон угрюмо молчал, опершись обеими руками на тяжелый меч.
– Если хочешь, – продолжал Тордул, – можешь прямо сейчас собрать свое храброе войско и...
– Ты ничего не сказал про голубое серебро, – перебил его юноша с копной жестких светлых волос.
Тордул посмотрел на него.
– Ага, это ты, Нирул, – сказал он. – Клянусь Нетоном, я рад, что ты жив. Теперь ты сможешь рифмовать все, что вздумается. Никто не станет совать нос в твои пергаменты.
Нирул с сомнением покачал головой.
– Сладко поешь, Тордул. Я слишком хорошо знаком с носом твоего папаши.
– Да пойми ты, времена переменились. Я сам слышал, как Павлидий говорил толстяку Сапронию: «Выгоню, если будешь следовать старым образцам. Давай что-нибудь новенькое».
– Скажи своему отцу, что у меня есть кое-что новенькое, – вызывающе сказал Нирул. – Поэма о том, как мы подыхали на руднике голубого серебра. О том, как моего отца заставили отречься от сына, как затравили до смерти мою мать...
– Я тебя хорошо понимаю. Нирул. Но пойми и ты, теперь все пойдет по-новому. Может, не сразу, но пойдет. Я много говорил с отцом о голубом серебре. Не простая это штука – единым духом отменить Накопление, на котором столько лет стоял Тартесс. Народ этого не поймет. Здесь придется действовать постепенно.
– Ты, как я посмотрю, ходишь в главных советниках, – язвительно сказал Ретобон. – Уж не назначил ли тебя папаша верховным жрецом?
– Нет, – спокойно ответил Тордул, – эту должность Павлидий пока сохранил за собой. Так вот. Отец предлагает вам мир. Не такое сейчас время, чтобы драться между собой: с суши Тартессу угрожают гадирцы, а с моря карфагеняне. Они выжидают, чтобы мы тут передрались насмерть, а потом Тартесс сам падет в их руки, как спелое яблоко с дерева. Перед лицом такой опасности мы должны сплотиться.
– Иначе говоря, сдать оружие? – Ретобон осклабился.
– Не сдать, а повернуть против общего врага. Командование отрядом останется за тобой, и никто из рабов не понесет наказания, им будут платить как воинам. Если ты проявишь доблесть в боях с гадирцами, то будешь произведен в блистательные.
– Почему уж сразу не в светозарные?
– Не до шуток, Ретобон. – Тордул сердито сдвинул брови. – Хорошенько подумай, поговори с людьми. Павлидий не хочет лишней крови, он рассудил по-государственному. И только одно у него условие: вы должны выдать сумасшедшего, который называет себя Эхиаром.
Ретобон переглянулся с Нирулом, невесело улыбнулся.
– Недорого просит Павлидий, – сказал он. – За одного сумасшедшего – свобода для всех, а мне – серебряные пряжки блистательного.
– Недорого, – согласился Тордул.
– Значит, так, – заключил Ретобон. – Выдать проходимцу законного царя Тартесса. А когда с нашей помощью вы одержите победу, нас переловят, как кроликов, – ведь на каждом из нас выжжен рабский знак. И не миновать нам нового рабства. Верно я говорю? – он повысил голос и оглядел своих помощников.
– Послушай! – закричал Тордул, выкатывая глаза. – Заклинаю тебя прежней дружбой – забудь обиду! Ты пострадал от верховного жреца Павлидия, но царь Павлидий будет милостив к тебе. Сейчас не время для обид: Тартесс в опасности!
– Не верю я Павлидию! А тебе – еще меньше, предатель! Уходи!
Тордул круто повернулся, пошел к лесной опушке.
– Эй ты, блистательный! – крикнул вслед Ретобон. – Верно ли говорят, что твой отец отравил Аргантония?
Погруженный в мрачное раздумье, Тордул прошел галерею Венценосной Цапли и через зал Серебристого Овна направился к царским покоям. У колоннады стояла группа придворных, от нее отделился Сапроний и побежал навстречу Тордулу. Толстое брюхо его тряслось, прыгали подбородки.
– Заступись за меня, блистательный Тордул, – задыхаясь, проговорил он. – Это все наветы Кострулия...
– В другой раз. – Тордул попытался обойти толстяка, но тот вцепился в его гиматий.
– Когда я читал оду на восшествие Ослепительного Павлидия, – быстро заговорил Сапроний, – все слушали с восторгом, да, с восторгом. Я сам видел у многих слезы на глазах. А злопакостный Кострулий слушал и загибал пальцы – считал слоги...
