Раздражающе резко прозвенел звонок вызова, и Широков поморщился.
— Кто там?
— Владимир Аристархович, поговорить.
Широков открыл дверь и дернул головой, приглашая войти главного инженера.
— Что еще?
Потапов приложил палец к губам. Потом настороженно оглянулся, осмотрел все углы помещения и прикрыл дверь за собой.
— Что за представление? — недоуменно спросил Широков.
— С глангами говорил.
Директор усмехнулся:
— От шпионов скрываешься?
— Есть подозрения.
— Опять?
— На этот раз — абсолютно точные данные. Ручаюсь.
Директор вздохнул.
— Делись…
Потапов зачем-то изогнулся и выудил из-за пазухи некий предмет, в котором Широков далеко не сразу опознал горелку.
— Это вообще откуда?
— Я же говорю — гланги принесли. Нашли. Там, где пожар возник.
— То есть, ты хочешь сказать, что это был поджог? Изнутри?! Какой идиот так поступать будет?!
— Почему идиот? — Потапов пожал плечами. — Это мог быть совершенно расчетливый замысел. Смотри. Внутренний утеплитель у нас несгораемый. Тем не менее, под воздействием огня он начинает обугливаться с выделением некоторого количества дыма. Если открытое пламя убрать — обугливание прекращается. Значит, огонь должен гореть длительное время, пока утеплитель окончательно не прогорит, а вслед за ним не прогорит наружная обшивка.
— И в результате — разгерметизация станции и гибель самого злоумышленника. Не получается.
— Неправильно. У нас стоит автоматическое пожаротушение. Герметизируется отсек, в котором пожар, и открывается наружная створка шлюза. Нет кислорода — нет горения.
— Какой смысл тогда пожар устраивать?
— Владимир Аристархович, но ведь всё произошло иначе. Автоматика не сработала. Отсеки не герметизировались — как раз протаскивали кабели для подключения сменного вентилятора. Люди в отсеках были. Если бы прогорела обшивка — весь объем лишился бы кислорода.
— Вот именно. О чем и говорю. Тогда злоумышленник наверняка бы погиб.
— Он мог находиться вне станции, — спокойно ответил Потапов.
— Либо в другой зоне — вне аварийного отсека.
Директор и главный инженер понимающе переглянулись.
— Ну, хорошо, — согласился Широков. — И что дальше? Какие меры принимать? Всех же не будешь подозревать. Вернее, можно подозревать всех, а толку то? К тому же, есть у тебя уверенность, что это всё один человек провернул? Может, их целая группа? Одного поймаешь, а остальные дальше вредить будут.
— У нас есть специалисты. Они его разговорят. Только поймать его и всё.
— Ладно. Дам им указания. Чтоб ловили. Будто они сами не знают — что делать. А горелку им отнеси. Очень удачно ты ее прятал.
Потапов кивнул, сунул оплавленную горелку обратно за пазуху и вылетел из каюты директора.
Служба безопасности взялась за дело рьяно. Назначили следователя. Установили местонахождение каждого работника в момент происшествия. Допросили тех, кто находился не там, где должен. Потом — остальных, которые занимались делом. Следователь интересовался всякими необычными происшествиями. Вспоминали разное. Всё это записывалось, систематизировалось и обрабатывалось. По идее, после общей обработки комп смог бы назвать имена тех, кто стремился причинить вред станции.
Самым сложным для следователя было задать параметры обработки: что считать подозрительным и на что обращать внимание в первую очередь. А тут еще открылись странные случаи, которые никак нельзя было объяснить. Случаи смущали и не укладывались в общую картину происшедшего. Вот как, например, расценивать исчезновение человека со станции? Ладно бы он совсем исчез, например, выбросился в открытый космос без скафандра и полетел к Ю-2, чтобы упокоиться в его глубинах. Или проделал бы то же самое в скафандре и на скутере! Было бы понятно. Так ведь нет! К тому же, датчики слежения, установленные в средствах защиты, отметили бы уход со станции. Не было такого. Никто, по их данным, не покидал станцию, и никто в нее не входил в момент пожара.
Тем не менее, человек исчез. Потом появился. Всё это было четко зафиксировано приборами, но необъяснимо. Следователь нервничал. Конечно, во время аварийной ситуации аппаратура могла выйти из строя и показать что угодно. Показания датчиков расхода кислорода следователь вообще не принял во внимание — количество оставшегося газа определили по факту, после тушения. А уж как он расходовался в процессе, отчего и почему были всплески и падения — доискиваться не было смысла.
Следовательно, строить дознание приходилось на показаниях свидетелей. А они, естественно, не отличались объективностью. Никто же не вел фиксации времени. Конечно, на записях время прослеживалось вполне нормально, и ругань того или иного монтажника укладывалась в общую картину происшедшего. Но вряд ли кто-нибудь из них мог сказать, по какому именно поводу он выругался так, а по какому — иначе. И главное — что в этот момент происходило на станции, например, в соседнем отсеке.
Тем не менее, удалось установить, где находился тот или иной человек в определенный промежуток времени, что делал и даже о чем думал. Как выяснилось, никто станцию не поджигал. Следователь поговорил с глангами. Те тоже не признались. Следов не было. Камеры ничего подозрительного не зафиксировали. Следователю стало казаться, что произошло самовозгорание и никто в нем не виноват. И что горелка оплавилась из-за наружного жара, случайно оказавшись в эпицентре огня.
Следствие зашло в тупик.
Потапов только руками развел.
* * *
Другой бы то же самое сделал. Ручаюсь. Может, внизу какой-нибудь хмырь и мимо бы прошел, отвернувшись. Дескать, не мое дело, пускай специальные службы помогают. Там — да. Там таких много. И в чем-то они правы.
У нас на станции такое не покатит. Ты не поможешь — и тебе помогать не станут. Внизу без общества прожить — раз плюнуть. А здесь — нет.
В общем, как увидел я его, так сразу действовать начал, на автомате. Некогда выяснять да разбираться — кто это в кровавой луже лежит да сейчас концы отдаст. Пока выяснишь, он и окочурится, ждать не станет. Нет, про себя-то я отметил, что незнакомый человек. Но мало ли кого я не видел. Не будет же каждый простому монтажнику представляться?
Конечно, не лежал он. В невесомости такого понятия нет — "лежать", "стоять". Там всё едино. Если официально, как для протокола, то "находился в горизонтальном положении относительно условной поверхности пола лицом вниз на расстоянии двадцати сантиметров от нее".
