У Виютку отвисла челюсть.
— Я надеялся, что это сделает покойник Калюк, братья! после его смерти я думал, Виютку, должен рассказать, но он, я вижу, в одной шайке с Калюком!
— Не распускай язык, сучий потрох! Я только что назначил его! — произнес Нагруасек.
— А он только что предал тебя, старший брат! — со слезой в голосе вскричал Ахаханаврак. — Он скрыл, что позавчера некто расконвоировал колонну жен и детей изменников, следовавший в лагерь на исправление. Я недаром держу агентуру и по эту сторону гор, ибо сказал мудрый Ратратрымырг: от друга жди измены!
Нагруасек нажал кнопку на внешней стороне подлокотника своего кресла.
Из задрапированной ниши в стене вышли двое в черных халатах.
— Взять и допрашивать, пока не выдаст сообщников, — кивнул Нагруасек на Виютку. — Ахаханаврак! Дальше!
— Есть, старший брат! Собаки перебиты, охрана разбежалась и несет околесицу. Это произошло на нувукакском тракте близ опорного пункта двадцать три. Связь с опорным пунктом потеряна.
— Десант с той стороны?
— Исключено, старший брат. Последние два дня ни один самолет там не поднимался в воздух. Измена, старший брат, измена!
— А что за околесицу несла охрана?
Ахаханаврак развел руками:
— Как в старинной тюремной песне поется,
Спустился с гор Пупихтукак,
Поразогнал конвой,
Сварил похлебку из собак
И всех увел с собой.
— Всех расстрелять. А особенно автора песни.
— Да этой песне уж двести лет!
— Это с него вины не снимает! Расстрелять!
— Да его тогда же и расстреляли!
— Тем более!
* * *
Бронетранспортер пробирался по лабиринту переулков, срезая углы зданий, осыпавшиеся пластами плохо обожженного, бледного кирпича и хлипкой штукатурки. Из пролома на месте, где крепилась передняя башня, наполовину торчал труп в обугленной форме сил по борьбе со шпионажем. Скрюченные жаром газового факела кумулятивной ракеты руки продолжали сжимать пулемет. Задняя башня медленно поворачивалась из стороны в сторону, не успевая отвечать на выстрелы с крыш — электропривод не работал.
Дуло автоматического орудия уставилось прямо в окно, откуда Горм наблюдал за боем, скользнуло чуть выше и в фиолетовой вспышке извергло один за другим четыре зажигательных снарядика. Прогрохотали выстрелы, зашипело и затрещало на чердаке дома. Остов люстры, с которой никакое разрушение не могло стереть печати бежзвкусицы, вместе с частью потолка шлепнулся в таз с собачьей хавкой. Мидир и Фуамнах, устряпанные едой и круто посыпанные известковой пылью, принялись энергично отряхиваться. Горм вяло смахнул залепивший ему правый глаз кусок разваренной кормовой свеклы, не сгодившейся бы на корм и издыхающему от голода троллю, и перегнулся через подоконник.
Бронетранспортер остановился перед баррикадой из мусорных баков, плакатов с призывами хорошо работать и исправно доносить и дверей государственных учреждений. Пытаясь развернуть шестиколесную машину, водитель задел кормой двухэтажный домишко и намертво увяз в его руинах. Из ближайшего подъезда выбежала непонятно как там помещавшаяся толпа злобных стариков, вооруженных преимущественно шанцевым инструментом.
Горм отвернулся от окна.
— Не люблю, когда кому-нибудь засовывают в задницу лопату широким концом вперед, какая бы он ни был собака или свинья, — пояснил он собакам, продолжавшим некрофильскую возню за право обладания костлявой, как старая лошадь, крысой, сваренной прямо в шкуре.
— Не ругайся собаками, — прочавкал Мидир, лапой снимая с носа антисанитарный потрох.
Исполнясь отвращения, Горм вновь повернулся к окну. Старики возились у разгромленного бронетранспортера, пытаясь слить керосин. Водитель и башенный стрелок расточали остатки своих жизненных сил в попытках выползти из кучи покрышек и другого горючего мусора, куда они были засунуты после обычного нанесения зверских побоев. «У кого зажигалка?» — не могли решить старики, в то время как Горм вывалился из окна. Притормозив падение ракетным пистолетом, он обратился к старикам, пытаясь втолковать им, что керосин как топливо ценнее, чем как средство возмездия. Старики попались тупые, избитые солдаты просили Горма их прикончить, собаки высунулись из окна и давали идиотские советы, в бронетранспортере кто-то хрипел. «А кто это, ядрена мышь, там хрипит», — подумал Горм, взобравшись по толстобокому колесу, скатил на стариков труп с пулеметом и вполз в дыру. Хрип доносился со стороны сорванного с креплений в стене радиоагрегата. Когда, ткнувшись рогами в пол, Горм оказался целиком в транспортере и, выйдя из неустойчивого равновесия, рухнул на радиоагрегат, хрип смолк. «Вот кто хрипел», — догадался Горм и ткнул агрегат кулаком. «Как слышно, как слышно, прием», — отозвался тот. Перевернув нелепый ящик так, чтобы панель управления оказалась сверху, Горм нашел микрофонное гнездо, открыл одну из набедренных инструментальных сумок, выломав гнездо и наскоро примотав через первый попавшийся резистор провода к вилке линейного выхода своего говорильного устройства, переткнул рацию на передачу и без особой надежды сказал что-то о погоде и видах на урожай бобовых.
Снаружи радостно заблеяли — не иначе окаянные старики добыли огонь.
«Продолжайте вызывать, я сейчас», — Горм воткнул вилку обратно в говорильное устройство и попробовал развернуться. Проклятая рация, разбитые снарядные ящики, бездарно торчавшие из пола рычаги и особенно книга под названием «Уставные требования к гигиене прапорщиков горно-водолазных войск» или что-то вроде сделали это намерение неосуществимым. Пришлось вылезать в дыру ногами вперед. Оказавшись вновь по одну сторону брони со стариками, Горм хотел было нашарить колесо, по которому взбирался, но потерял устойчивость и бревном рухнул в костер, сломав шею горевшему там водителю злополучного бронетранспортера. Старичье наконец испугалось, и никто не подошел, чтобы вновь зажечь погашенный богатырским падением Горма огонь. Горм поставил башенного стрелка на ноги, охлопал на нем дымившиеся места и посоветовал линять. Не то против такого предложения, не то со страху стрелок не устоял и принялся линять на четвереньках. «До своих не доползет, бродяга», — прикинул Горм, подобрал канистру, где еще плескалось немного керосина, и побрел вокруг бронетранспортера в поисках конструктивно предусмотренного входа. Таковой оказался заклинен. Старики кричали из подъезда поносные слова. Их сорванные, кляклые голоса напомнили Горму что-то из рассказок Кукылина. «Подростковая банда — так, что ль, он называл этих уродов…» Люк в броневике был не заклинен, а просто открывался не вбок, а вверх. До Горма это дошло с некоторым опозданием, и он со вздохом положил крышку люка на мостовую. Собаки в кои-то веки убрались из окна — верно, побежали на лестницу.
