– Это было прекрасно, – сказал Джим Споку и всем остальным.
Они кивнули. Снова зазвучала музыка. Все смотрели в самое сердце сияния, из которого она исходила. Джим удивился, как раньше он мог считать пение великим искусством... На фоне этой великолепной гармоничной мелодии, все слышанное ранее показалось ему просто примитивным. Вдруг он забыл о своих сомнениях, поскольку услышал, что к кристально чистому, звонкому голосу присоединялись все новые и новые голоса. Сначала несколько, затем больше и еще больше – десять, двадцать, пятьдесят, сто, триста... Голоса вливались в общую мелодию, которая становилась все сложнее и сложнее. В этом хоре слышались голоса андорианцев, иелиридов, мизартцев, телларитов, землян, вулканцев, дифдан. Они то появлялись, то пропадали, и только один-единственный голос гамалкийки вел всех вперед. Все большее и большее количество голосов вливалось в этот хор, пока не стало слышно ничего, кроме величайшего соединения звуков, выражающего ужас, удивление и нетерпение, и созидание, созидание...
Свет стал ярче. Джим искоса наблюдал, как возрастает его интенсивность. Свет подбирался к ним все ближе и ближе, пока не охватил их. Свечение было просто ослепляющим, оно проходило сквозь него, как до этого проходил звук, и, когда весь мир наполнился этим белым светом, Джим почувствовал, что опускается на колени. Что делали в этот момент остальные, он не имел никакого понятия. Он мог слышать только хор, который все разрастался, подпевая единственному солирующему голосу.
"Очень на нее похоже, – подумал Джим. – Она все-таки спела свою лебединую песню".
Но если она и пела ее, то в ней не слышалось никакого намека на смерть. Тон ее мелодии с каждой секундой становился все выше, и, казалось, больше никто во Вселенной не сможет повторить этот звук. Прекрасные аккорды ворвались в его мозг. Один голос.., бесчисленное количество голосов, сближающихся друг с другом. Аккорды распадались и сузились до единственной ноты, которая разбила бы даже самое черствое сердце. Бесчисленное количество голосов пробиралось вперед, и ничто на свете не могло устоять против них.
Космос и время услышали эти слова и повиновались им. Яркий свет поглощал все вокруг, а Жизнь отдавала частичку себя всему живому. И как только работа была сделана, на землю упала тьма. Но она не была беспросветной. Свет остался, но изменился. Молодые звезды, прорывались сквозь темноту, по всей границе галактики, которой было всего несколько секунд от роду.
Джим увидел только это мимолетное видение, когда что-то отбросило его назад.., в капитанское кресло на мостике "Энтерпрайза", мирно проплывающего в космосе возле границ Малого Магелланова Облака, с которым, казалось, ничего не происходило.
– Докладывайте, – распорядился Джим, надеясь, что хоть кто-то в состоянии справиться сейчас с этим.
Как он и думал, первым к нему подошел Спок.
– Разорванное пространство между двумя галактиками восстановлено, капитан, – сообщил он. – Как вы видите, оно выглядит, словно с ним ничего не случилось.
– Какие-нибудь последствия для планет? Людей?
– Все происходящее еще не очень хорошо изучено нами, поэтому трудно сказать с уверенностью, – ответил Спок. – Но восемьдесят процентов за то, что Кет'лк создала замкнутую временную петлю, чтобы уничтожить последствия наших инверсионных перелетов. Ни одна из виденных нами звезд, перерождающихся в новые, не имеет никаких аномальных отклонений. На планете также не обнаружено никаких повреждений.
Маккой стоял перед креслом Джима, и на его лице было написано мрачное удивление.
– Боунз, – окликнул его Джим.
– Экипаж почти в полном составе, – тихо произнес он. – Не хватает только одного человека... Она была со Скотти.., хотя...
Джим нажал кнопку связи:
– Инженерный, Скотт.
– Инженерный слушает, – послышался чей-то голос, но это не был голос Скотта. – Одну минуточку, сэр, – последовала длительная пауза.
– Скотти...
– Нет, сэр, – послышался печальный голос. – Ее здесь нет.
– Понятно, – сказал Джим. – Мне очень жаль, Скотти.
– И мне, сэр. Конец связи.
Джим, выключая связь, печально покачал головой. Он с трудом верил, что ее больше не будет с ними.
– Внесите в вахтенный журнал отметку о ее смерти.
– Есть, сэр.
Джим взглянул на Маккоя.
– Боунз, – сказал он тихо, так, чтобы его мог слышать только он. – Мне бы очень хотелось тебя кое о чем расспросить... – он на секунду прервался, и продолжил:
– Как это странно сейчас: задавать вопросы и ждать ответа на них. Странно не знать, о чем думают другие, а ведь раньше достаточно было только захотеть. У меня такое ощущение, что я оглох...
– Этому нужно только радоваться, Джим, – ответил Маккой. – То, где мы находимся сейчас, совсем не то место, откуда мы только что прибыли, где все людские недостатки и темные стороны сводятся почти к нулю. Честно говоря, мне иногда кажется, что для меня лучше было бы, если бы я не знал, о чем думают люди. Так в чем вопрос?
– Ну... Когда ты отчитывал Их за разгром, который Они учинили, ты не учел одну вещь – если бы Они уничтожили нас, то очень скоро погибли бы сами.
– Я знаю.
– Тогда почему ты не сказал об этом?
– Потому что если Они действительно были Богом, – спокойно ответил Боунз, – нашу боль Они бы испытывали как свою собственную. Я хотел знать, являются ли Они божеством, или это люди считают Их таковыми.
– А если бы нет?
– Тогда, – ответил Маккой. – Мы бы все умерли, и Они за нами. Да и кроме того, – что может быть хуже бога, которой не обладает божественностью?
Джим призадумался на какое-то время.
– И еще одна вещь, – спросил он. – Ты слышал то, последнее слово?
Маккой удивленно поднял бровь.
– Я слышал несколько слов: "Пусть опустится тьма", – Джим не сказал ничего, а Маккой продолжил – Ночь не так страшна в той галактике. А у Кет'лк всегда было весьма специфичное чувство юмора. Интересно было бы пропасть туда как-нибудь и посмотреть, какие сады она посоветовала Им выращивать.
Джим, глядя на звезды, молча кивал.
– Надеюсь, в них не будет змей, – задумчиво произнес Маккой.
– Вряд ли, – согласился Джим. – Разве что паучки, хотя...
Они не стали сразу совершать прыжок, ведь у них было достаточно причин, чтобы задержаться, – необходимо было проложить курс, проверить аппаратуру, да к тому же не каждый день они присутствовали при рождении новой галактики. "Энтерпрайз" завис в пустоте между галактиками потому, что у его капитана было слишком много дел.
Он хотел отслужить службу по Кет'лк в реабилитационном отсеке. Харб Танзер оформил его так же, как и в тот день, когда Кет'лк впервые выступала здесь перед экипажем. Но на этот раз некому было взбираться на подиум, и он стоял пустой, а единственным освещением был свет Малого Облака, сохранившийся только благодаря ее усилиям. А голубоватый свет Попьюлейшн I мирно освещал застывшие лица. Сейчас реабилитационный отсек был очень похож на церковь – тусклый, молчаливый и весь переполненный эмоциями.
