— Я действительно не знал таких подробностей, сеньор Сид, — ответил рыцарь, вставая, чтобы обернуться и приветливо поклониться мастеру, который молча стоял в тени, в простенке между окнами, из которых лился яркий цветной свет, раскрашивающий узорами пол, светлые гобелены на противоположной стене и вставшего рыцаря в светлом камзоле.
— Садитесь, дон Альвес, — Сид отошел от стены и встал рядом с креслом Фенеллы. — Ведь это не все, что вы хотели сказать?
— Вы правы, не все, — рыцарь осторожно сел обратно. Рану он все же получил страшную, она явно не зажила за столь короткий срок, — Я считаю, что дальнейшие церемонии между нами неуместны. Фенелла, вы уже поняли, что мы с Лиандой ваши ближайшие родственники?
— Но я незаконная дочь графа де Маралейд, — еле выдавила из себя девушка то, что ее, с детства усвоившую остарийские нормы поведения, угнетало.
— Законная.
Дон Альвес смотрел в лицо Фенелле, и та вдруг вспомнила, что именно этому человеку она при первой встрече жаловалась на свое одиночество в чужом мире, со слезами на глазах жаловалась.
— Как же мешает твоя вуаль, кузина, — медленно продолжил рыцарь, улыбнувшись. — Ты не могла бы ее поднять?
Фенелла растерялась. Лианда соскользнула с подлокотника кресла, плавным движением опустилась на колени рядом с ошеломленной девушкой и осторожно подняла вуаль. Больная девушка увидела совсем рядом ее мерцающие из-за слез, невероятно красивые зеленые глаза.
— Не так уж и страшно, кузиночка, — сглотнув, солгала красавица. — Боевые шрамы. Без вуали мы с мужем сможем видеть твои чудесные глаза, Фенелла.
Дон Альвес, увидев изуродованное лицо девушки, снова закрыл лицо рукой на несколько мгновений.
— Мне все труднее говорить о том, что я должен, — глухо сказал рыцарь, опуская руку, и пристально глядя в глаза девушке.
— Говорите.
Фенелла опустила голову, чувствуя, как нежно обняла ее за талию Лианда, как положил руку на плечо Сид, который, конечно же, знал все то, что ей сейчас предстоит услышать.
— Так вот, однажды, холодным зимним вечером замок Маралейд посетила необычная гостья, назвавшаяся донной Авиллар, очень похожая на тебя, Фенелла. Я узнал тебя почти сразу, хотя около двадцати лет тому назад был совсем мальчишкой, пажом графа де Маралейд. Такие глаза невозможно забыть: черные, глубокие, иногда светлеющие точно от разгорающегося в глубине света… Граф де Маралейд был странным человеком, он увлекался разными диковинами, в том числе, к счастью, как теперь выяснилось, лекарственными средствами прогрессоров. Поэтому в народе он слыл колдуном. И он был холостяком. Донна Авиллар попросила графа показать одну из диковинок в его коллекции, странную картину с башней, точно горящей в светлом, как молния, огне. Я был тогда мальчишкой, Фенелла, а дети любопытны… Да, признаюсь, я подслушивал. Я помню, например, такой разговор.
— Почему вы зоветесь донной? Вы же не замужем, Меланара, — необычайно для него взволнованно говорил граф. — Вы пока донья Меланара, но почему бы вам не стать донной по-настоящему? Донной де Маралейд?
— Почему? — ответила благородная донья, вспыхивая, — потому что я не хочу провести всю свою жизнь в этом примитивном жилище, по имени «замок». Я хочу вернуть свои способности, хочу снова стать прежней, но не ценой же пожизненной привязки к вам.
— Тогда вы не увидите интересующую вас картину, — граф де Маралейд тоже был вспыльчивым человеком.
Так что, Фенелла, намерения у твоего отца были благородными, ему нравилась гостья, все это замечали. Да и не могло быть иначе. Они оба отличались от обычных людей, могли часами обсуждать что-нибудь, для всех неинтересное. Помню, как они только начинали что-нибудь обсуждать, а все остальные уже не знали, куда бы подеваться… Видишь, я был наблюдательным мальчиком.
— Вижу, — согласилась Фенелла, не поднимая голову, но чувствуя, как тяжело рыцарю продолжить говорить. — Продолжайте.
Дон Альвес с усилием заговорил снова.
— Кажется, не добившись от гостьи согласия на брак, граф принудил ее к временной связи в обмен на разрешение увидеть ту самую картину.
Фенелла вздрогнула и сжалась в кресле.
— Нет, — вмешался Сид, крепче сжимая ее плечо. — Он не принуждал. Не надо рассказывать такое Фенелле об ее отце, тем более, сейчас. Я тоже был мальчишкой, когда увидел искалеченную женщину возле целительного источника, одинокую волшебницу, которая внезапно возникла из пустоты. Я, брошенный сирота, столкнулся тогда с настоящим чудом, и я ничего не забыл. Женщина быстро потеряла сознание, я пытался ей помочь, оттащил ее под навес, пытался поить, прикладывал воду из целебного источника к израненному лицу… Она бредила на нескольких языках, в том числе и на моем родном. Значение некоторых слов я узнал позже. Фенелла дорогая, не надо думать о собственном отце хуже, чем он того заслуживает. Меланара каялась, что уступила добровольно. И за свое страстное увлечение, как ты понимаешь, заплатила.
Он замолчал.
— Чем заплатила? — шепотом спросила Лианда. — Договаривайте, Сид, мы ведь теперь одна семья.
— Она не смогла больше проходить сквозь пространство? — уточнила Фенелла, потому что Сид не ответил Лианде.
— Да. Она даже в горячке плакала и бредила, что теперь не может летать, — Сид вздохнул, помолчал пару секунд и закончил. — И что любовь к мужчине того не стоит.
— Я так и думал, что была взаимная любовь, — тихо сказал дон Альвес. — Только никак не мог понять, почему же лицо донны Меланары оказалось так изуродовано.
Сид промолчал. Фенелла все так же сидела, сжавшись, чувствуя руку мастера на плече и теплые объятия Лианды.
— Последняя сцена, которую я помню, происходила во дворе, — продолжил рыцарь. — Поэтому ее многие видели. И именно она стала поводом для легенды вокруг старого замка Маралейд.
— Ну почему ты отказываешься? — гневно спрашивал, почти кричал граф. — Ведь ты уже моя жена по факту. Вот я во всеуслышание объявляю об этом. Осталось только сообщить королю. Согласись — и ты увидишь свою картину.
И тогда порыв ветра отбросил вуаль с лица волшебницы, и все с ужасом увидели несколько длинных, вспухших, багровых рубцов на ее лице. Граф отшатнулся. Несколько секунд оба молча смотрели друг другу в глаза.
— Теперь я свободна, — горько рассмеялась волшебница и исчезла прямо у всех на глазах.
— Вы неправильно поняли слова Меланары, — вмешался Сид. — Вы думали, что она боролась с графом, а она боролась сама с собой. Она любила его страстно, не могла никуда переместиться из замка, утратила то, что считала своей сущностью. Только причинив сама себе сильнейшую боль, Меланара смогла подчинить свою плоть духу и снова шагнуть сквозь пространство. Вполне возможно, что когда она поняла, что зачала ребенка, она могла и вернуться к тому, кого полюбила. Но граф, как я понял, очень быстро погиб.
— Да, — подтвердил дон Альвес. — Вы правы, сеньор Сид. Все неправильно поняли последние слова волшебницы. Решили, что граф, рыцарь, принуждал женщину к связи. Поползли слухи, что он ее жестоко мучил. Многие видели рубцы от раскаленного металла на ее лице. Граф оказался окруженным общим презрением, он был слишком гордым, чтобы оправдываться. Обрушил каким-то образом галерею со своими диковинами. И довольно быстро погиб в схватке с карлассцами, перешедшими границу. Тогда еще наблюдательного пункта у Ведара не было, никто не мешал давать отпор грабителям.
Но, Фенелла, я уже говорил тебе, что твоя картина уцелела. Мы можем вместе посетить развалины замка, я покажу тебе, где пролез вовнутрь, будучи не в меру любопытным отроком.
— Она сильно отличалась от тебя в молодости, Фенелла, — тихо сказал Сид, склонившись к девушке. — Мечтала только о возвращении на свою родину, а здесь не ценила ни сердечную привязанность, ни тепло семейного очага, если очаг располагался в варварской Остарии. Потом, с годами, Меланара стала терпимее.
— Ты боишься, что я тоже решу, что любовь к мужчине не стоит потери способности летать?
