Девушка снова прямо посмотрела на меня.
– Приходит необходимость…
Я не понял, что она имеет в виду, но когда спросил, она быстро повернулась и с пустым кубком направилась в зал. Я посмотрел на хозяйку.
Морщинка на ее лбу стала глубже. Женщина некоторое время смотрела вслед девушке, потом снова взглянула на меня.
– А куда в этом году лежит путь Мака? – неожиданно спросила она.
– Мы идем в Денгунгу. – Я назвал шахтерский поселок, который отец отыскал на карте перед тем, как мы вышли из Портсити. Он самый северный из всех и ближе всего к Чащобе. Дальше только руины – руины Вура, Мунго. Их мы во время предыдущих странствий не посещали. У нас в фургоне инопланетное оборудование для шахт – груз небольшой, и плата едва покроет наши припасы. Мне показалось странным, что мы везем с собой так мало, но отец ничего не стал объяснять, а он не из тех, кого можно расспрашивать без важной причины.
– Денгунга, – повторила она. – А потом куда?..
Я пожал плечами.
– Хозяин пути – отец, он планирует дорогу.
Она еще сильней нахмурилась.
– Мне это не нравится… но правда, что о путях Мака… его приходах и уходах … не спрашивают… и никогда не спрашивали. Он сам принимает решения, ни с кем не советуясь. Только одна могла свободно разговаривать с ним…
Мне показалось, что я догадываюсь.
– Моя мать?
– Да. Мы считали его мрачным и таинственным человеком. И только с ней он отбрасывал всю свою защиту и становился подлинно живым. Зная его сегодня, ты бы тогда его не узнал. Она была его светом … его жизнью. Теперь его коснулась Тень, хотя телесно или духовно он никогда не попадал под ее влияние. Хотела бы я… – Она смолкла, а я сидел и вежливо молчал, хотя теперь мне хотелось поскорей уйти из этого зала. Он казался мне клеткой, он угнетал меня.
Приятно пахло свежевыпеченным хлебом и другими вещами, свидетельствующими о хорошо управляемом хозяйстве. Но эти запахи застревали у меня в горле, я словно задыхался. Мне хотелось выбраться на простор, где нет гула разговоров, стука ткацких станков, кастрюль и сковород, звуков незнакомых мне занятий.
Хозяйка оторвалась от своих мыслей.
– Да, с ним не поспоришь. Это мы поняли давно. Он пойдет своим путем, хотя то, что он взял тебя с собой…
Во мне вспыхнула искра гнева.
– Леди, я ничего не хочу больше, чем быть сыном своего отца.
Она снова посмотрела мне в глаза и со строгим выражением лица ответила:
– Только глупец скажет, что это недостойная цель. Ты можешь идти своим путем – вопреки всему. Вера в Судьбу, – она начертила в воздухе перед нами знак благословения, – да будет с тобой, Барт с'Лорн. Тебе нужны наилучшие пожелания. Каждый вечер мы перед Свечой Домашнего Очага будем произносить твое имя.
Я склонил голову: она тронула меня этим своим торжественным обещанием. Я, не имеющий корней, никогда не имевший и не хотевший их, до этого момента не знал, что чувствуешь, когда тебя так принимают. Ведь я словно настоящий кровный родственник, и если зло преградит мне путь, эти люди встанут рядом со мной, будут защищать мою спину.
– Леди, от всего сердца благодарю тебя, – я запинался, произнося вежливые слова, которыми раньше никогда не пользовался. – Ты очень добра.
– В этом нет доброты. – Лицо ее оставалось строгим. – Нет доброты, потому что с избранного пути не свернуть. Передай мои добрые пожелания Маку, если он их примет или если хотя бы подумает о прошлом, частью которого он был. Сейчас он… Нет, не стану говорить тебе этого. Я не желаю ему зла, мне только очень жаль его.
Она встала, и я тут же вскочил, чувствуя, что она меня отпускает. Но она пошла рядом со мной через зал и, как почетного гостя, проводила до самой двери. После прощальных слов я не смотрел на нее, но, как ни странно, испытывал тревогу и легкий страх. Не ту тревогу, которую испытал, когда разговор шел о Тени – все говорят о Тени со страхом, – скорее мне внушал страх сам этот зал, с его изобильной и спокойной жизнью, странной и чуждой мне. Как будто эта жизнь способна угрожать мне.
Мой отец не стал распрягать фургон на гостевом поле, а предпочел разбить лагерь у реки на некотором удалении от зданий владения. Я направился по тропе, ведущей к реке и к нашему походному фургону, когда сзади кто-то подошел ко мне и пошел рядом.
Я вздрогнул, потому что глубоко погрузился в раздумья. Это оказалась Илло, целительница, и походка у нее была быстрая и легкая, почти как моя. А ведь я опытный путешественник и прошел много путей. На спине у нее походный мешок, а поверх него прикреплен плащ. На ногах походные ботинки на толстой подошве, а в руке посох целительницы, вырезанный из дерева кви и отполированный так, что сверкает на солнце, как световой стержень в Портсити.
– Чем могу служить? – быстро спросил я, потому что целительницы никогда не приходят бесцельно. Они не ходят просто так и не стремятся поговорить, если у них нет какого-то дела.
– Вы идете на север. Я тоже. Мой путь долог и … – она ответила на мой взгляд, – может быть, осталось мало времени. Я хотела бы пойти с вами.
Такие временные соглашение между целительницей и странствующим случались в прошлом, когда, как сказала Илло, возникала необходимость быстро куда-то добраться. Но шахтеры в Денгунге все инопланетники и упрямо придерживаются собственной медицины. Они не станут вызывать целительницу.
– Я иду не к шахтам… – Конечно, она не читала мои мысли. Теперь, когда мы пересекли реку, всем ясно, куда мы направляемся. – Есть другое место.
Илло не назвала его, а с моей стороны было бы невежливо спрашивать. Хотя я не мог вспомнить ни одного владения к северу. Разве что за последние месяцы кто-нибудь набрался храбрости и отправился в запретные земли, чтобы поселиться там.
Впрочем, хотя целительница имеет право стать нашей попутчицей, мне казалось, что отец не очень обрадуется такому прибавлению. Но он не может отказать, не нарушив обычаев. Девушка больше ничего не сказала и молча шла рядом со мной до самого нашего лагеря.
Отец сидел у огня на корточках. У его руки лежала трубка, и от нее тянулся легкий дымок. Это была единственная роскошь, какую он себе позволял: сухой порошок, который он курил, привозили с других миров, и получить его можно было только за огромные деньги у какого-нибудь космонавта. Полученный таким образом порошок отец очень берег и использовал так редко, что небольшого мешочка ему хватало на много месяцев. И со временем я узнал, что курил он только тогда, когда у него плохое настроение. В такие дни на него словно ложилось черное облако, и он подолгу, иногда целыми днями, молчал и хмурился.
