— Я-я-я…
— Заткнись! — хлёсткая пощёчина повалила пытавшегося встать Шиффса наземь, и отшвырнула в сторону. — Младший, поверь, если он умрёт раньше, я вернусь за тобой, и никакая Пирамида меня не остановит…
— Я… Я… люблю тебя… — помощник обессилено уткнулся лицом в бледные руки, и завыл: — Химера!!!
— Засранец… — женщина сплюнула красным на испачканные кровью и прочими телесными жидкостями рваные драпировки, и одним движением завернулась в сверкнувший серым плащ. — Червяк…
— Я не сказал, где искать Матти… — простонал сквозь пальцы Шиффс, стараясь не потерять сознания от слабости. — Он…
— … Потерялся, — Химера усмехнулась, облизываясь. — Но я его найду.
Она повела плечом, и исчезла в тёмном вихре, рассеявшемся прахом, запятнавшем пол и Шиффса.
Тот с трудом отнял руки от лица и застонал… «Какая женщина! — билось в его сознании, тихо сползающем в темноту. — Как же приятно быть человеком хотя бы в этом…»
1.3. Ханна Шойц. Шестой отряд. Фобос
2277 год
Я смотрю на алое, полуприкрыв глаза, вдыхая его запах, смешанный с горьким запахом гари и сладким запахом неизвестных мне трав поблизости.
Мне совсем не интересно, чем кончится сцена передо мной. Я итак это знаю. Ещё пять минут назад я сам стоял в той же позе, поглощая пищу, удовлетворяя свои инстинкты, наслаждаясь обильной жатвой. Сейчас я просто хочу спать. Как хорошо, что до вечера мне не придётся выходить на вахту. Сегодня очередь других братьев, я могу просто сидеть, изредка поглядывая в ярко-голубое небо над головой, прикрывая глаза от солнца, и вдыхать запахи…
Спорных было всего пятеро. Они стояли на коленях, со связанными за спиной руками, бессильно уронив головы на грудь. Никто не произносил ни слова, в полной тишине были слышны только приглушённые всхлипы молодой женщины, прижимавшей к груди мёртвое тельце маленькой девочки. Хмурый, мрачный до предела мужчина, с седыми висками на фоне иссиня-чёрной шевелюры, тенью замер у противоположной от спорных стены.
В сарай вошла невысокая женщина. В высоких блестящих сапогах почти до колен, облегающих тёмно-серых штанах и форменной куртке судьи. Её узкое бледное лицо не выражало никаких эмоций. Бесстрастные, почти мёртвые глаза смотрели совершенно спокойно. Она прошлась из стороны в сторону, давя каблуками сапог мелкие камешки, с хрустом разлетающиеся на крошечные осколки под ногами, остановилась напротив первого из спорных и ровным голосом осведомилась у мужчины рядом, чьи тёмные волосы покрывала седина на висках:
— Что он сделал??
Женщина едва заметно кивнула на первого спорного.
— Вырезал три семьи, — сглотнув, хрипло ответил офицер. Женщина склонила голову набок, сощурилась, разглядывая лицо мужчины, стоящего на коленях перед ней.
— Отправить в лабораторию, после последней вылазки нам нужны новые органы.
Осуждённый дёрнулся, в панике пытаясь отползти прочь, но ему не хватило сил. Он лишь завалился влево, бледный, как снег, шепча нечто неразборчивое в адрес женщины в форме.
— Следующий?
Она сделала шаг дальше, проходя мимо ряда спорных.
— Ослушался приказа не поджигать храм.
— Жертвы? — женщина холодно посмотрела в юное, почти мальчишеское лицо спорного.
— Старый священник, отказавшийся покинуть святилище.
— Умер в огне?
— Отказало сердце, — словно через силу, произнёс офицер, не двигаясь с места. — Он его сам вытащил, — мужчина кивнул на спорного.
— Отправить на уборку за шестым отрядом, после их поощрения, разумеется. Этот?
Женщина подошла к третьему из пятёрки.
— Он и два его союзника, — офицер указал кивком на двух спорных рядом, — изнасиловали несколько женщин и детей, заставив семьи смотреть на это. Вон та женщина — одна из них, — он махнул рукой на всхлипывавшую у стены женщину с мёртвым ребёнком. Судья медленно подошла к ней, по сараю разнёсся громкий хруст каменной крошки, который показался офицеру скрежетом зубов судьи. Женщина заглянула в лицо плачущей матери, потом долго и пристально всматривалась в мёртвое личико девочки на её руках, затем также медленно повернулась и глухо произнесла:
— Всех троих отдать в шестой отряд.
— Нет! — в панике завопил третий спорный, пытаясь упасть на земляной пол. — Нет, вы не можете! Нет, пожалуйста, только не в шестой отряд! Мы же ваши люди, мы прошли с вами не одну зону, мы вместе… мы же люди! Мы ваши люди!
— Идём со мной, — не желая выслушивать причитания размазывающего по лицу сопли и землю солдата, сказала судья, кивком позвав с собой женщину с ребёнком. — Ты увидишь наказание, если захочешь.
Та лишь молча кивнула, сильнее прижав к груди тельце дочки.
Наслаждение… какое же это наслаждение, о, боги мои! Невыносимое, разрывающее рецепторы в клочья, терзающее острыми иглами сознание, наливающее разум лёгкостью и сладостью. Наслаждение…
Плоть так сладка, что я не в силах устоять, не в силах остановиться. И вожделение, и страсть, и наслаждение самым древним, самым крепким инстинктом, инстинктом размножения.
Они называют это спариванием, сексом, удовлетворением. Что они могут об этом знать? Ничего. Ни-че-го… они — люди, простые организмы, слабые, сладкие.
Я другой. Мы все другие. Мы понимаем, как это безгранично прекрасно, невыносимо красиво и слишком сильно, чтобы устоять перед тёплой плотью, перед вкусом их страха, их агонии, их попыток отгородиться от нас…
— Я… я не понимаю…
Женщина с ребёнком не могла отвести взгляда от развернувшейся перед ней картиной, в ужасе и отвращении скривив рот.
— Что они делают с ними? Кто это вообще такие?
— Это то, что получилось из человека и насекомого. Тоже люди, только бывшие, бывшие когда-то богомолами. Не правда ли, прекрасный гибрид?
Судья не смотрела вперёд, глубоко затягиваясь сигаретой с крепким табаком. Она видела эту картину много раз, ей не требовалось смотреть на процесс наказания.
— Что они делают? Они же их насилуют и… едят… прямо в процессе едят, святый боже!
— Это — шестой отряд, — пожала плечами женщина в форменной куртке судьи. — Люди-богомолы имеют свои взгляды на инстинкты. Как и те люди, которые имели свои взгляды на вседозволенность в этом секторе.
Она развернулась и пошла прочь, громко хрустя мелкими камешками под каблуками высоких блестящих сапог.
июль 2278 года
Судья вошла во внутренние помещения опорного пункта доставки как раз в тот момент, когда позади невысокого каменного мешка садился транспорт с новой порцией доставленных на изменения людей.
