— Что? — взорвался Даниэлс. Он взял у Моше обруч. Голографическая модель Солнечной системы висела среди того, что он называл облаками Ван Оорта.
— Будьте уверены, капитан. — В голосе Толстяка звучало самодовольство. Как много он перенял у людей! — На границе Галактики была размещена система гравитационных маяков. Их на самом деле шесть. Корабль, не обладающий нулевой сингулярностью, способной нейтрализовать искривление пространства, будет разрушен направленной приливно-отливной силой. Позже мы все сами в этом убедитесь. А сейчас давайте сосредоточимся на главном вопросе. Факт остается фактом: ваше участие в этом деле откроет вашему виду дорогу к звездам и навсегда отвратит угрозу ядерной катастрофы. — Голос Толстяка стал ласковым. — Мы предлагаем вам жизнь — и космос!
Такова цена капли невинной крови! Шейла задумалась, все ее мысли сосредоточились на этом медленно вращающемся колесе, которое называлось станцией Тахаак и от которого зависела свобода человечества.
Толстяк сплющился, его глаза-стебли осмотрели комнату.
— В ближайшее время надо начинать знакомство с оружием. Мы спроектировали военное снаряжение, максимально приближенное к земному. Для ознакомления ваши люди смогут провести тренировочные учения внутри точной копии станции Тахаак, которую мы построили специально для этой цели. Вы сможете попрактиковаться на роботе Пашти, который будет реагировать на чувствительные или смертельные удары. Я уверен, что тренажеры покажутся вам превосходными. Вы сможете многократно репетировать бой — такого опыта у вас не было никогда. Давайте назовем это последним словом боевых учений. Вы можете начинать тренировки, как только почувствуете себя готовыми к ним.
— А женщины из разведслужб? — спросила Светлана. — Они будут пилотировать торпеды?
— Верно. Я принял это решение, основываясь на том, что у них есть летный опыт, а кроме того, они смогут уменьшить риск, прикрывая тылы. Нужную информацию вы найдете в учебниках, которые получите после совещания. Вы можете по собственному усмотрению менять наши предложения.
— Это единственная причина того, что вы выбрали в пилоты именно женщин? — Светлана наклонилась вперед, ее глаза горели.
— Нет, мне также хотелось привести в равновесие состав человеческого персонала. — Толстяк издал свист, увидев, как напряглось лицо Светланы. — Да, майор Детова, у меня были и другие соображения. Ваши мужчины отправляются туда, где никогда не бывали прежде. Вы достаточно умны, чтобы понять, что я не упущу такой прекрасной возможности изучить ваш вид в любых его проявлениях. К счастью, теперешний кризис разразился после того, как ваш технический прогресс освободил женщин от рабского положения разукрашенных машин воспроизводства типов. В охотничьих обществах благодаря развитию промышленности женщина становится свободна от пут сельскохозяйственной эры. Я смогу понаблюдать за вашим поведением в положении равенства с мужчинами. И прикинуть ваш потенциал для внедрения в цивилизованный мир.
— И это все?
В писклявом голосе Толстяка появилось раздражение:
— Никто никогда не знает, куда приведут исследования, но на данный момент это все. Я догадываюсь о ваших опасениях, майор. Вас не будут использовать для спаривания… или для проституции.
Шейла прикусила губу. И ты, черт побери, можешь даже поклясться в этом, Толстяк, старый мошенник! Все это — тухлятина, грязная закулисная авантюра!
* * *
— Какое удовольствие я мог бы получить! — Маленков вздохнул, когда две женщины из ЦРУ прошли мимо него по проходу и уселись в кресла в третьем ряду.
Аудитория начала заполняться людьми. Мэрфи вертел головой. Когда он впервые оказался здесь, он находился под влиянием шока, вызванного полетом в пузыре. Тогда он был парализован, потерял способность думать. Теперь, когда возбуждение и дух авантюризма снова взыграли, он внимательно оглядывал своих новых товарищей. Здесь собралось почти четыреста человек, и треть из них — бабы. Одна на двоих — совсем не плохо по сравнению с теми местами, где ему довелось побывать прежде.
Мэрфи окидывал женщин оценивающим взглядом и постепенно приходил в чувство. Каждая выглядела просто сногсшибательно. А второе, что он заметил, — ни одна не отвела взгляда, ни одна не выказала ни растерянности, ни беспомощности, обычно появлявшихся под его тяжелым наглым взглядом. ЦРУ? КГБ? Черт побери, Мэрфи, а тебе не кажется, что секретарш здесь нет? Протри свои глаза, детка. Если ты собираешься полюбезничать с этими курочками, они перережут тебе глотку и пообедают твоими внутренностями!
— Знаешь, — размечтался Маленков, — мне уже кажется, что их сюда затащили исключительно из-за их бабьего шарма. И я наслышан об американках. У них отличная репутация.
— У русских тоже. Но меня это мало волнует. Я уже поджарил свою задницу сегодня утром. И я не собираюсь ни на кого наскакивать.
Маленков проворчал:
— Мика… это особая статья. Что-то произошло с ним в детстве. Я не знаю всех подробностей. Но он из тех, кто не мыслит себя вне партии. Или черное, или белое.
— Ну, я немного погорячился сегодня утром. Скажи ему, что это не нарочно. Так получилось, черт побери, из-за того, что мы потеряли свою форму.
— Скажу. — Николай прищелкнул языком. — Мы с Микой дружили долгое время. Он прикрывал меня, несколько раз спас мне жизнь. Дай ему, как говорится, время на раздумья. Все это слишком необычно. Думаю, Мике тяжело сознавать, что пришельцы не являются преданными членами партии.
— Ну, я знаю таких парней. Слепая любовь к Америке. Если грешок покрыт или задрапирован флагом, это уже не грешок, а доблесть.
— А капитан Даниэлс? Он такой?
— Нет, он чертовски хороший офицер.
— Он играет на банджо и лопает арбузы?
Мэрфи поперхнулся.
— Господи! Не вздумай когда-нибудь сказать так при нем. Тебе придется вытаскивать свои зубы из собственного затылка!
Маленков нахмурился. Он искренне недоумевал.
— Не понимаю.
— Ха, послушай. Ты не будешь зубоскалить по этому поводу, а я не буду подшучивать над русскими женщинами, идет?
Маленков развел руками.
— Я до этого никогда не видел негров живьем. Конечно, афганцы тоже темнокожие. А негров я видел только по телевизору и в кино. Они играли на банджо и лопали арбузы.
Мэрфи застонал.
— Ага, конечно, позади у нас длинная дорога. Я хочу сказать, что раса не играет никакой роли. То есть, конечно, играет… но не совсем. Понятно?
— Как будто да!
