Майкл. – Здесь все такое монументальное? Лес с неизвестно заканчивающимися ли деревьями, через который мы идем уже, наверное, вторые сутки. Собственно сами местные бесконечные сутки. Эта чертова ночь никогда, наверное, не закончится! И это! Оно же просто огромное!
– Что бы это могло быть? – задумался Бинэси.
Остальные что-то говорили на своих наречиях. Ко всему добавилось чувство голода. А может, это оно просто обострилось, при встрече с новыми вопросами.
– Я не знаю, что там. Но перед тем, как туда идти, я сначала поем, – сказал Бинэси.
– А ты туда пойдешь, – испуганно спросила Пейжи у Бинэси.
– Я пойду, – уверенно заявил Майкл.
– Я тоже пойду, – подтвердил свои намерения Бинэси. – Но стачала поем.
Они снова вернулись в лес, нашли еды и остановились, словно затаив дыхание перед сложным броском.
Шло время. Кто-то вставал, ходил, садился. Периодически возникали и быстро затухали локальные разговоры. Как, например, Рилей от скуки сказал:
– Давно не объявлялись новенькие!
– Не известно, что лучше, – ответила Ванесса. – Как объявится какой-нибудь ненормальный.
Но разговоры становились все короче. Люди совершенно чужие. Общих интересов нет. Дежурные темы уже исчерпаны. Сказывался так же и языковой барьер – с одинаковым родным языком были только Эмили и Рилей.
Но Эмили не хотелось общаться с этим аборигеном. Деви была не сильно разговорчивой, а Ванесса английский знала не на столько, чтобы беспечно болтать. Она все-таки была канадской француженкой. И этим все сказано. Квебек! Она так сильно этим гордилась, что Эмили даже не захотелось пытаться говорить с ней на французском, который Эмили немного знала.
«Многие европейцы знают немного какой-то другой европейский язык, – в очередной раз думала она. – А я вот не тот выбрала. Нужно было учить португальский, или итальянский. Сейчас могла бы разговаривать с этими двоими. Впрочем, и испанский бы подошел. Эти три языка вроде сильно похожи. А французский отличается сильнее, особенно на слух».
Для разнообразия они всей компанией перемещались с места на место: за другие столы, к окну, на кухню…
Пытались даже спуститься на этаж ниже через окно. Но никаких подручных средств не нашли. Простыни в комнатах показались настолько тонкими, что никто не решился на них спускаться, хотя игру на перетягивание каната они вроде выдержали. А собрать достаточное их количество для крепости не смогли, так как для этого нужно найти много открытых комнат, но никто не помнил, где искать свою. А может, не хватило отчаяния еще и из-за боязни спуститься и остаться там. Здесь какая-никакая, а компания. Уже все-таки своя. А там?
Так они прожили еще два голода. К окончанию второго по звукам в коридорах нашли еще одного свеженького.
– Внешне он ближе всего к тебе, Рилей. Может, он африканец. Да. Но ты австралиец, – рассуждала Эмили. – Ну, попробуй познакомиться.
– Да ничего у него не получится, – заранее сдался Витале. – Посмотри на него, он же араб.
Араб действительно не понял диалекта Рилея. Перепробовали еще несколько языков, но неожиданно незнакомец сказал:
– Жьмапэль Мусъаб. 6
– Бо! Кельжуа! Ильсэпарлефрансэ! 7 – воскликнула Ванесса. – Его зовут Мусъаб. Он говорит по-французски. Какая же это прелесть! Наконец-то здесь будет с кем поговорить, – тараторила она вперемешку на французском для себя и на английском для остальных.
Незнакомец оказался тунисцем, где, как и в большинстве бывших колоний, уживаются два официальных языка. Его взяли под ручки и понесли в трапезную. Застольных разговоров на этот раз хватило. А после продолжительного банкета сытые желудки отвоевали себе ресурсы тел, и всех сморило в сон.
И снова наступило утро, точнее можно было бы так сказать, если бы что-то изменилось за окном. Но там были все те же надоедливые непонятного цвета сумерки. Календарное утро определялось только ощущением пробуждающейся бодрости после хорошего отдыха.
– Поздравляю вас, господа, – как-то сказала Эмили. – У нас появилась вторая единица времени. Мы здесь находимся шесть голодов или две дрёмы.
– А почему шесть голодов? – озадачился Витале. – Мы уже шесть раз ели? Кажется, меньше.
– Ну, у нас между попытками поспать, а по сути мы только дремали, получилось по два голода.
– Не скажите, не скажите! Я спал почти нормально, – признался Тадеу.
– Тебе везет больше, чем другим, значит. Ты почему-то не ощущаешь засады, в которой оказался, – продолжала Эмили. – Плюс непосредственно сон, у некоторых, – она улыбнулась Тадеу. – Многие дремали. Отсюда я взяла название. Можете придумать другое. Сон можно приблизительно по времени приравнять к одному голоду.
– Диалектика! – восхищенно сказал Витале.
– Схоластика! – возразила Эмили.
– Заумно вы как-то говорите! Будете нашими мудрейшими из мудрецов, – сказала Ванесса.
– Тогда уж звездочетами, – засмеялся Витале.
– Только звезды в местных сумерках, кажется, так и не появились, – улыбнулась Деви.
Стали чаще всматриваться в окна, в поисках новых контактов. И даже звали людей с других этажей. Где-то далеко внизу, они увидели, кто-то все-таки спускался по простыням вниз. А висячая лестница так и осталась висеть. Но у тех был больше стимул. Они спускались с одного их первых этажей на землю.
Из увиденного сделали вывод, что там должно быть уже больше людей, раз они смогли связать такую длинную веревку.
– Или там просто оказалось много незапертых помещений. А у нас всего одно, – предположил Тадеу.
– И они тоже смогли найти общий язык, – продолжила цепочку предположений Эмили.
Неоднократно возникавшие возгласы: «Нужно что-то делать!», «Сколько можно сидеть, сложа руки?» заканчивались отсутствием идей. Были даже попытки во что-то поиграть, чтобы скрасить быстротечность возникавших разговоров. Но отдых, при полном отсутствии перспективы даже на ближайшее время, казался скорее работой.
Эмили снова задумалась над темой разноязычности и многонациональности. И зациклилась на ней. Но не она одна. Тадеу, обиженный тем, что его с трудом понимает только один Витале, но он не всегда переводит общие разговоры, ведущиеся на английском, тоже думал об этом.
– Заметьте, – сказал он, обратившись к Витале с просьбой перевести. – Вот нас уже восемь. И мы все из совершенно разных регионов, говорим на разных языках, я имею в виду родной. Разные по профессии. Кстати, Ванесса, ты чем занимаешься? – не упустил он момента обратиться к ней.
А чтобы с прицелом на будущее сократить дистанцию, Тадеу со своим стулом втиснулся между Ванессой и Витале, обняв их как друзей детства за плечи.
– Я пою в театре, – ответила она. – А что?
– Да просто.
– Мы уже один раз пытались понять, какова же цель нашего здесь пребывания, – перехватила инициативу Эмили. – Возможно, нас что-то, например, профессия, объединяет? А ты Рилей?
Тадеу, впрочем, в данный момент не огорчился по поводу встревания
