Но если мантийцы перестанут скрываться, маскировать своё присутствие, то бороться с ними станет намного проще. Кроме того, они снова превратятся во врагов, а корпорация, какая бы она ни была, – в союзника. Маленькие победоносные войны развязывают для того, чтобы разрешить внутренние противоречия в обществе и улучшить имидж. Большая победоносная война будет намного эффективнее в этом смысле.
Но это очень, очень опасная игра. Игра, которая будет стоить многих миллионов жизней. И ни одна из сторон не уверена в победе… Почему они идут на это?
Мантийцы не любят ждать, хотя и способны ждать много дольше людей.
А Неккен торопится. Потому что информационную войну уже выигрывает противник».
…Йеллен аккуратно, по-кошачьи зевнул и перевёл взгляд на Николаса. Глаза его улыбались.
– Вот и всё, Ник, – сказал он. – А вы боялись.
Николас вздрогнул. Сердце трепыхнулось. Он недоумённо уставился на Йеллена.
– Что?
– Всё, – просто повторил директор и тихо засмеялся вслух.
– Алан…
– Можете возвращаться к варианту «господин Йеллен», если желаете. Хотя «Алан» мне по-прежнему нравится больше.
Николас замолчал. Некоторое время он собирался с мыслями, а потом осторожно спросил:
– Я могу считать, что ваши… каникулы подошли к концу?
Йеллен озадаченно заморгал, подался вперёд.
– Как вы сказали? Каникулы? Очаровательно. Вы чудо, Ник, я не жалею ни о единой минуте, проведённой с вами. Но да, вы правы. Мне стало скучно. Знаете, раньше вы отсутствовали, а теперь присутствуете, но не здесь, а где-то в другом месте. Это очень скучно наблюдать. Не сочтите критическим замечанием в ваш адрес, это совершенно естественно, а я всё равно очень доволен.
«Он всё понимал, – подумал Николас, – и сейчас всё понимает. Чёрт, насколько же ясно ти-интерфейс читает мысли? Насколько ясными должны быть мысли, чтобы он их прочёл? Впору закладываться на максимум… Нет, это было бы слишком. Это было бы чудовищно… Опасно для самих создателей».
Потом он подумал, что Алан Йеллен в таких делах вполне способен обойтись без помощи техники.
Директор одарил его лучезарной улыбкой.
– А теперь, если вы позволите, – сказал он, – я буду говорить серьёзно.
Николаса снова продрала дрожь.
Йеллен всё любил делать внезапно.
Николас помолчал, собираясь с мыслями. «Впрочем, хорошо, – пришло ему в голову, – хорошо, что Йеллен решил перейти к делу сейчас. Пару дней назад я почти утратил способность соображать толком, а сейчас всё несколько иначе…»
– Алан, – ответил он, – я жду этого уже довольно давно. Я слушаю вас.
Директор прикрыл глаза, улыбка его стала загадочной, словно у роковой красавицы. «Он опять будет играть, – подумал Николас, – теперь – в какую-то новую игру, но я даже готов подыгрывать. Прошлая его игра слишком меня утомила».
– Я буду говорить приятные вещи, Ник, – весело сказал Йеллен. – Я довольно много уже сказал вам комплиментов, но вы пропускали их мимо ушей. Хотя я говорил чистую правду. Сейчас я снова буду говорить правду. Отнеситесь к ней более внимательно, прошу вас.
«Чёрт бы тебя подрал, – устало подумал Николас. – Курьер, помнится, заметил, что время у исполнительного директора резиновое или что-то в этом роде». Но Реннард тогда и вообразить не мог, насколько оно резиновое. Только мантиец сумел бы хладнокровно принимать эту склонность медлить и отвлекаться.
– Я весь внимание.
Директор выдержал паузу. На лице его выразилось, что он собирается с мыслями. Николас терпеливо ждал.
– Ещё до встречи с вами, – сказал Йеллен, – я многое знал о вашем мире. О многом подозревал. Но теперь, узнав вас ближе, я почувствовал уверенность.
И он вновь замолчал. Николас застыл в ожидании, без единой мысли в голове. За таким вступлением могло следовать что угодно.
Директор облокотился о стол, сплёл пальцы под подбородком. Николас заметил, что они нервно вздрагивают. Подобных привычек за Йелленом не водилось, похоже, он отзеркаливал собеседника.
– Николас, – сказал директор торжественно, едва не с трепетом, – как полномочный посол своей планеты, скажите мне: чего вы хотите? Считайте, что изоляция уже снята, эмбарго отменено. Чего ещё вам хотелось бы?
Очередной поворот мог вести куда угодно. Тенденции Николас пока не различал. Он быстро вспомнил, о чём велись разговоры в кулуарах, и ответил:
– Место в Совете Двенадцати Тысяч. Полноценное, с правом голоса.
– Принято, – мгновенно сказал Йеллен и даже прижмурился от удовольствия. – Ещё?
«Демон-искуситель, – подумал Николас. – Любопытно, что он потребует взамен. Пока что он предлагает простор для фантазии, не более того».
– Списание долговых обязательств прежнего правительства Циалеша. Признание итогов национализации. Признание легитимности Народного правительства.
Йеллен открыл глаза и недоумённо заморгал.
– Но об этом, – осторожно напомнил он, – мы с вами уже договорились. Ник, смелее! У вас столько возможностей! Не ограничивайте полёт своей мысли. Хотите гуманитарную помощь? Суд над членами бывшего правительства, разумеется, с признанием их виновными? Хотите особый юридический статус? Квоты в лучших университетах? Ну же!
Николас улыбнулся:
– Знаете, о чём я думаю?
– О чём? – с искренним, каким-то детским интересом спросил Йеллен.
– У планет нет души. По крайней мере в традиционной мистике. Я ума не приложу, что вы хотите у нас купить.
Директор расхохотался. Он хохотал долго и заливисто, утирая слёзы, с нескрываемым удовольствием и восторгом. Николас наблюдал за ним с прежней скептической улыбкой.
– Я вас обожаю, – поведал Йеллен, отсмеявшись. – В других обстоятельствах, возможно, я бы попытался соблазнить вас по всем правилам. Но раз уж всё так, как оно есть. Николас, вы удивитесь, я знаю, это прозвучит странно. Но это правда. Мы действительно пытаемся купить вашу душу.
Йеллен порой переступал черту, отделяющую игру от дурновкусия… Николас едва не скорчил гримасу, закатив глаза под лоб; в последний момент его остановила мысль, что директора нельзя дразнить. «Ну-ну, – подумал он вместо этого, – интересно».
– Договор подписывать кровью? – с усмешкой уточнил он.
– Да, – сказал директор, – именно ею. Я объясню, Ник.
«Очень на это надеюсь», – подумал тот, но промолчал. Директор вздохнул и откинулся на спинку скамьи, опустив руки со стола.
– В Сверхскоплении нет двух одинаковых миров, – серьёзно сказал он, кинув взгляд в сторону гор, – если, конечно, не считать многочисленные Манты. Связи с планетами внешних сфер очень слабы. Неширокие торговые потоки и крайне дорогая, не всем доступная мерцательная связь – вот всё, что объединяет человечество. Это очень мало. Чем дальше планета от Сердца Тысяч, тем менее мы способны понять её жителей. Мантийцы кажутся нам иной расой, но они делают операцию. Люди, прожившие век или два в полной изоляции на потерянных колониях, без всякой операции стали иными.
