Я достал блокнот из планшетки, почти на бегу чиркнув пару строк приказа. Дата. Время. Подпись.
— Возьми.
— Да подотрись ты им.
— Все же возьми. Это больше для начальства, не для тебя. Все, уходите. Вон медсанбатовцев уже к мосту экскортируют.
Я не успел совсем немного, они вошли в боестолкновение с духами, когда я был километрах в трех от них. Насилуя двигатель машины, я влетел на совсем не заметную возвышенность, пересел к КПВТ и сразу открыл прикрывающий огонь метров с 1200. Духи, намек поняли и сразу расползлись по укрытиям. Выехал перед позицией отделение, закрыв их с фронта и открыл боковую дверь:
— Все быстро в машину.
И получил пулю в живот от обошедших прикрытие духов, которых кто-то тут же накрыл огнем. Повезло, если бы духи выждали, положили бы всех у БТРа. Ваньку несли, ранение в грудь и уже оказали первую помощь, когда его заносили в машину, разжал его руку и забрал РГД-5 с выдернутой чекой. Я сознание не терял, потому увидел подлетевшую БМП и подскочившего ко мне Кириллова:
— Уходите, Мастер, меня не довезете. Потроха вываливаются. Сейчас духи подтянут гранатометчиков и всех сожгут.
— Ты?
Показал ему РГД с зажатым рычагом.
— И Мастер, это люди Большого Узбека. Может у меня есть шанс. Прощай.
Он сразу оценил ситуацию и заорал:
— Все по машинам — отходим, БМП прикрывает. Прощай, Старый, парня довезу.
И я остался один, не надолго.
— Эй, шурави, еще живой? — вопрос был задан на чистом русском языке.
— И тебе доброго здоровья, Темир-ака.
Я узнал голос позвавшего, послышались осторожные шаги и рядом со мной присел на корточки мужчина неопределенного возраста от 50 до 70 лет.
— Что бросили, тебя одного, Тень?
— Почему бросили, выполнили приказ, мне что потроха по дороге раскидывать.
— Ясно, давай гранату, а то сознание вот вот потеряешь.
— Пожалуйста, Темир-ака, — и отпустив рычаг, протянул ему гранату.
Его реакции мог бы позавидовать и молодой парень — он тут же ее отбросил, за ближайшую груду камней. Взрыв и таких изощренных ругательств, я не слышал даже от старых боцманов буксиров. Дослушать не успел — потерял сознание.
Очнулся на кровати, в доме, под капельницей, живот забинтован, боль… но можно и потерпеть. У кровати сидела красивая узбечка, лет тридцати, по головному убору — вдова.
Увидев, что я пришел в себя вышла, через некоторое время зашел Большой Узбек — глава самого авторитетного махалля в городе Мазари-Шариф. В прошлом уроженец города Термез, прошедший всю Великую Отечественную войну в разведке и вернувшийся в родной город гвардии капитаном, командиром разведроты и нищим термезцем. Все, что притрофеил на фронте (рассчитывал собрать на калым невесте), продал местным баям, которые теперь назывались выборной советской властью и поднял семью из нищеты. Уже собирался осчастливить пару вдовушек, как последовало предложение перебраться через речку и стать зятем соплеменника, уважаемого и богатого человека, главы сильного рода в провинции Балх, Афганистан. У вождя не было сыновей и он рассчитывал на внуков, от одного из самых сильных мужчин округи — Темира Умид Карима.
Со временен Темир-ака перебрался в город Мазари-Шариф, построил дом, наполнил его детьми и внуками. В Термезе тоже был дом, построенный им для родственников. Большой Узбек, глава уважаемого махалля и известнейший удачливый контрабандист пяти государств: Ирана, Туркменистана, Узбекистана, Таджикистана, Китая. Война мешала его бизнесу и он был против всех воюющих, придерживаясь твердого нейтралитета.
Ни Гульбеддиин Хекматияр, ни Абдул-Рашид Дустум, ни Масуд Ахмад Шах не смогли его убедить вступить в борьбу против режима Бабрака Кармаля и неверных. И еще он ненавидел, давней ненавистью пуштунов — африди из Пешавара. Еще в первый мой срок в Афганистане, спецназ устраивал подвижные засады на шоссе Пешавар — Кабул в Хайберском проходе. Один раз уничтожили банду пуштунов из Пакистана, промышляющих заложниками. Среди захваченных ими людей был и восемнадцати летний внук Темир — ака — Муджид, студент экономического факультета Кабульского университета.
Когда Темир-ака прибыл в Кабул за внуком, он решил его определить на учебу в Ташкент, мы с ним встретились. После взаимных расшаркиваний, он прямо спросил:
— Чем я могу быть полезен офицеру СССР.
— Ни чем, это наш долг за Гитлера.
— Отец?
— Жив, заканчивал службу у Катукова в 1-ой гвардейской танковой армии.
— Может встречались.
— Вряд-ли. Вы герои-разведчики, воинская элита, а он мазута, всю войну мехводом.
— Таких в живых осталось один из десяти.
— Повезло.
— Получается и мне, и внуку моему, тоже.
С тех пор, мне приходили сообщения, на очень интересующие меня темы о пакистанских пуштунах. А в обратный адрес я отправлял, что сам о них узнавал. Обмен товаром, чисто бизнес. Об этом знал только Кириллов.
— Ну что землячок, ожил. Хорошо, тебе многое предстоит сделать и много нового узнать.
— Твоя воля, но что самое интересное?
— То, что ты чертовски везучий сукин сын. Рана страшная на внешний вид, как оказалась не сопровождалась значительными внутренними повреждениями. Ты через пару дней будешь ходить оправляться сам и вот здесь… будешь сильно удивлен.
— Что! — в ужасе простонал я. — Отрезали?
— Да лишнее, — подтвердил этот садист, — крайнюю плоть и
строго по обряду. Теперь ты истинный суннит. Это тебе за гранату.
— Писец…, а что еще?
— У тебя есть жена, моя вдовая невестка Наргиз, она ухаживала за тобой всю неделю, что ты лежал без памяти. Сын привез ее из Герата.
— И то же по обряду?
— А как же, со всеми записями. Ты теперь Искандар Килич Акбай.
— А с сыном, что случилось?
— Случилась пуля, а потом смерть. Пуштунские шакалы. — заскрипел дед зубами, своими зубами.
— Что будет со мной?
— Лечись, плодись и размножайся, ты теперь правоверный. Можешь называть меня дада. Кхе, кхе… — заржал Темир-ака.
Так он наверное ржал, когда устраивал ответную пакость своим фронтовым друзьям.
Несмотря на весь комический трагизм ситуации, я должен был упасть в ноги Темир-ака. Я стал его родственником и за меня теперь может подняться вся махалля.
— Уважаемый дада, вы не скажете, где такая маленькая пачечка презренных американских сто долларовых бумажек? Они была к меня в кармане комка.
— Конечно угил. Пять тысяч ты заплатил за калым, по пятьсот за обряды. У тебя осталось четыре тысячи этих презренных, во всех отношениях, бумажек.
— Ну у вас и расценки дада. Да за пять тысяч можно заплатить калым всем семьям вашего махалля.
