Действительно, я не железный. Все вместе в сумме по психике двинуло. И с этим пора завязывать — надо приходить в норму, прекращать заниматься самоуничижением и начинать думать, что делать дальше. Ведь жизнь не окончена, Бэль не потеряна, и даже из этого гребанного корпуса со мной могут в любой момент связаться — официально-то мне не объявляли, что я не подхожу, а под возникшую паузу потом можно будет подвести все, что угодно.
Хочу ли я возвращаться? Не знаю. Честно, не знаю. Не могу понять. Слишком противоречивые одолевают чувства. Катарину ненавижу, да, но она далеко не самая главная в этом заведении. «Я с ними, но я там ничего не решаю» — ее слова. А есть еще ее величество, и мама права, ее непременно заинтересует этот проект.
Бэль…
С нею тоже надо определиться, с моим к ней отношением. Хочу я ее найти, или все-таки боюсь. На самом деле это гораздо более сложное решение, чем проблемы в школе, в корпусе и прочие вместе взятые. Там я смел и бесстрашен, там я могу выйти против превосходящего противника, уверенный в себе и своих силах, но когда дело касается нее, у меня будто колени подкашиваются. Я просто боюсь принимать решение — как искать ее, так и выбросить из сердца.
— Синьоль! Синьоль! Купи! Коёсо, да!
Я обернулся. «Лицо узкоглазой национальности» неопределенного возраста (они все неопределенного возраста после пятнадцати и до пятидесяти) ходило вокруг лотка с сувенирами и нудно приставало к каждому прохожему, чтобы у него что-нибудь взяли, хотя бы из желания поскорее от его занудства избавиться. Китайский маркетинг, тудыть его…
— Ты вначале испанский выучи! — наехал я на узкоглазого, приглушая музыку в берушах.
Он меня не понял. Вообще. Посмотрел тупым взглядом мимо, ни один мускул на лице не дрогнул, и тут же продолжил:
— Нидояга! Исклюзиф! Коёсо купи! Пятьтисят ипелиал!
И указал мне на футболку с портретом Фиделя Кастро.
— Евоюсия! Исклюзиф!
Я обреченно вздохнул. Что с него взять? Как с таким разговаривать? И как их вообще в страну пускают, без знания языка?
— Евоюсия! Сьвобода! Купи! Нидояга!
Да, слово «купи» — единственное в их лексиконе, что они знают по-испански, сходя с трапа лайнера.
— Свобода? Ты это мне рассказываешь? — усмехнулся я, указывая на футболку.
Он меня вновь не понял.
— Пийтисят импелиал. Нидолага! За свабода низарка!
— Не жалко… — поправил я и вымученно вздохнул. — Двадцать.
Последнюю фразу он понял. И я бы удивился, будь иначе.
— Нон твасать! Пийтисят! — Узкоглазый замотал головой и показал оттопыренную пятерню.
Я точно знал, что в другом месте такая стоит не больше десяти. Пять концов чистой прибыли только за то, что здесь — Гавана, столько тут переплачивают земляне. Я, конечно, не землянин, но вот футболку купить отчего-то захотелось: как символ некой абстрактной свободы, которую я обрел за последние дни, финальной точкой которой стал вчерашний вечер. Но ехать за нею в другое место, где дешевле — муторно, потому решил поторговаться.
— Давдцать пять! — Я показал ему два пальца, затем пять. — Или я пошел!
И задвигал теми же пальцами, будто это человеческие ноги, указывая другой рукой в противоположный конец аллеи.
— Нон посол. Посол плоха! Нинада ходить! Солок.
— Тридцать!
— Солок!
— Я такую в другом месте куплю за десять! Тридцать, и по рукам!
— По юкам? Трисать пять, и по юкам!
Я был неумолим. Гость с Дальнего Востока долго жался, но в итоге согласился.
— Трисать. Коросо! По лукам. — И когда я расплатился, тут же протянул мне другую фигню.
— Ета купи!
Почему фигню? Потому, что путнего у них ничего не бывает, так, хлам, поставить на комод в память о поездке на другую планету или прилепить на магнит на кухонную панель.
Эта же вещь меня заинтересовала. Это оказались большие шарики, которые нужно катать в ладони.
— Двасать импелиал!
Я взял шары у него из рук. Каменные. Как раз по размеру руки. Я слышал о таких, их надо вертеть в руке так, чтобы они не соприкасались, это влияет на какую-то там энергетику, а заодно расслабляет, успокаивает. Как раз то, что мне сейчас необходимо. Я кивнул.
— Десять.
— Питнасить! — расплылся в улыбке узкоглазый.
Но не только музыка помогла мне расслабиться и прийти в себя. Я ведь не просто так поехал именно сюда, подышать воздухом можно и в Центральном парке. Я приехал сюда смотреть на людей, изучать, анализировать. И я смотрел.
Людей здесь много: сотни, тысячи, самых разных национальностей, полов и возрастов. И каждый из них — собственный мир, неповторимый, непохожий на все остальные. У каждого есть радости, проблемы, свое горе и свое счастье. Я смотрел на их лица, пытался понять, о чем они думают, что чувствуют, сравнить с собой. Ты не поймешь себя, свое горе и свои проблемы, пока не осознаешь их глубину, а как можно осознать глубину, если не с чем сравнивать?
«Все познается в сравнении». Тот кто это сказал, был очень мудрый человек. Например, вот семейная пара из Юго-Восточной Азии, сеньор и сеньора лет пятидесяти. Важные, одеты хорошо, респектабельно. Они смотрят на окружающий мир стеклянными глазами, как бывает, когда тебе не интересно, но посмотреть нужно для галочки. Потому, что так положено: кто посмотрел «это» — тот молодец, а кто нет — неудачник. «Эйфелева башня» — одна штука. «Золотая пагода» — одна штука. «Иисус Корковадосский» — одна штука, водопад Игуасу — одна штука. Я могу посмеиваться с них про себя, но таких, как они — миллионы. У подобных людей особый настрой, особый мир, и он имеет такое же право на существование, как и мой и любой другой.
Идут они под ручку, улыбаются, но при этом не разговаривают друг с другом. Они не любят друг друга, но зато уважают. Вообще, в Азии мало где практикуются браки по любви, выдавать замуж по договоренности — обычное дело, но договоренность не гарантирует автоматическое уважение, и в этом они молодцы. Хотя, скорее дело в другом. «Жена — одна штука, муж — одна штука…» Уважение в семье для таких людей — показатель респектабельности, и как бы они не относились друг к другу, их семья будет крепкой, потому, что так положено. Иначе они не будут считаться состоятельными и важными, а это дискомфорт. А какие люди любят дискомфорт?
Традиции, не всегда они плохие, не всегда хорошие, но они рулят, особенно на Востоке. Мы можем не понимать таких людей, но пытаться это сделать обязаны.
А вот иная картина. Парень с девушкой, наверняка молодожены. Эти любят друг друга, видно издалека, по глазам, хотя стоят и кричат друг на друга на всю аллею, оживленно жестикулируя. Горячие латинские корни! Эти договорятся, общий язык найдут, но им плевать на респектабельность, когда дело касается взаимоотношений. Будут ли они счастливы, как та пара? Вряд ли. Но с другой стороны, кто сказал, что критерии счастья унифицированы? Может быть сейчас, доказывая что-то друг другу на пол-улицы, оскорбляя друг друга, они и находятся в состоянии счастья? А в разлуке, в самых тепличных респектабельных условиях, будут чувствовать себя обманутыми и ущербными, лишенного смысла жизни?
