Шагнув ближе, Тарталья в исступлении молотил тростью тело, вздрагивающее на полу. Проклятый таракан! Раздавить паразита! Уничтожить! Жук-мозгоед!..
«Умри! Умри!! Умри!!!»
И психир умер.
Ярость застилала взор багровой пеленой. Кровь на полу, на трости, на руках. На одежде. На снимках, украшавших стену. Лица гитаристов — в темных брызгах. На клавиноле, испачкав блок управления — кровь. Сколько же ее оказалось в этом сухоньком на вид человечке!
Входная мембрана…
Психир оставил дверь открытой!
Лючано ринулся прочь из студии. Юлия? Потом. Вернемся, приведем помощь. Местную стражу, полицию, охранников-помпилианцев — кого-нибудь. Главное — вырваться! Хрипя, он вывалился в коридор. Стены — практичный и негорючий керамопласт «под камень». Тусклый свет панелей на потолке. Направо? Налево?
Где выход?
Секунда колебаний растянулась на века. По левую руку от беглеца шагов через десять проход упирался в типовую мембрану. Чутье подсказывало, что мембрана заблокирована. Два раза подряд судьба не улыбается. По правую же руку коридор плавно изгибался, не позволяя увидеть — что за поворотом.
Шаг. Другой. Третий. На этом путь закончился: в стене возник овальный проем, и из него выдвинулся человек. Без «стрекозиной» маски, с открытым лицом. Присмотрись Лючано внимательнее, наверняка узнал бы похожего на йети гитариста. Но присматриваться было некогда. Хватило мимолетного взгляда: камуфляж со множеством карманов, рейнджерские ботинки…
Враг!
Отчаянно завопив, в прошлом — раб, а теперь — свободный человек, Лючано замахнулся окровавленной тростью. Гитарист отшатнулся, удар металлического кулака пришелся ему в плечо. Следующий взмах завершился неудачей: пудовая гиря, натуральная и твердая, врезалась свободному человеку в ухо. Его сбили с ног, отобрали трость, больно пнули по ребрам, завернули руки и скрутили за спиной. Запястья стянула жесткая петля.
В проеме уже стоял второй захватчик: барабанщик.
Голова гудела, ухо пылало огнем. Ломило вывернутые плечи. Музыканты-террористы принялись орать — не на беглеца, а друг на друга. Тарталья не понимал ни слова. Кричали вроде бы на вехденском. В глаза бросился нитяный пояс с тремя узлами, хорошо видимый под расстегнутой курткой барабанщика — и сомнения отпали окончательно.
Вехдены.
Наконец террористы охрипли и угомонились. Гитарист, зло покосившись на пленника, сунулся в студию. И Лючано понял: жить ему осталось минуту, не больше.
Сейчас вехден увидит мертвеца. Справиться с пси-хирургом в одиночку невозможно: на близком расстоянии психир лишит воли и обездвижит шесть-семь противников. Чтобы противостоять его влиянию, надо самому быть сильным телепатом. Или помпилианцем с мощнейшим «клеймом». Наверное, есть еще варианты: пси-блоки, позволяющие выиграть несколько секунд, спец-методики… В любом случае, человек, заваливший Кавабату, смертельно опасен! Оставлять такого в живых — себе дороже.
Похитители не станут рисковать.
Из студии вехден выскочил бледный, всклокоченный. Зверообразное лицо йети цветом напоминало брюхо дохлой рыбы. Гитарист крикнул что-то барабанщику, сорвавшись на хрип. Лючано грубо вздернули за шиворот. Он успел заметить хищный прищур угольно-черных глаз, да копну фиолетовых волос.
— Стойте! Я…
Тычок пальцами, собранными в «копье», пришелся в солнечное сплетение. Брызнули слезы, Лючано сложился пополам. Он задыхался, тщетно пытаясь глотнуть воздуха, и лишь без звука разевал рот. Размашистый апперкот швырнул его на стену. Лязгнули зубы, рот наполнился кровью: вязкой кислятиной. Затылок, кажется, треснул от соприкосновения с керамопластом. Безнадежно сбоило зрение.
«Тебя убивают, малыш».
— Не на…
— Храфстра! Ангра храфстра!..
Пол. Он рухнул навзничь, так и не поняв — от чего. Под ребра пришелся удар тяжелого ботинка. Еще один, каблуком… еще…
«Тебя убивают, дружок».
В голове от боли явь смешалась с бредом. Фаруд Сагзи склонялся над капсулой, где лежал мертвый Яцуо Кавабата. Из расколотой головы психира, словно паста из тюбика, лезла сизая плесень куим-сё. У соседней капсулы гитарист-йети и барабанщик с волосами цвета модифицированной плесени избивали ногами соглядатая. Хрустели кости, трещал «волшебный ящик»; в мозгу взрывались сверхновые и рождались галактики. Сейчас кое-кого убьют, положат во вторую капсулу, и из пробитой головы Лючано Борготты тоже полезет плесень.
Вот, оказывается, как добывают куим-сё!..
— Фаруд! — из последних сил завопил Лючано, пытаясь сквозь годы и расстояния докричаться до старого знакомого. — Фаруд! Сагзи! Спаси меня! Они меня убьют! Фаруд…
И его перестали бить.
II
— Сиди здесь.
Его толкнули в спину.
Дверь с тихим шелестом закрылась. Щелкнул замок.
— Лючано!
— Тебе плохо?
Левый глаз заплыл. Правый с трудом удалось «навести на резкость».
— В-вы-ы… ы-ы?
Губы распухли оладьями и саднили. Он харкнул кровью себе под ноги. В красной лужице блестел сахарный осколок: зуб. Говорить внятно не получалось. Артикуляция — пытка. Слова — проволочный «ерш». Язык — бревно.
Он сосредоточился.
— Джессика? Давид? С вами все в порядке?!
Каморка — четыре на пять шагов. Койка застелена мятым одеялом. Пододеяльник смешной, в горошек. На привинченном к полу столике — бутыль из пластика. Должно быть, с водой. В углу — горшок, прикрытый крышкой. Камера «овоща» выглядела пристойнее.
— С нами все в порядке
Первый раз, как обычно, близнецы ответили хором. И разделились:
— А с тобой — нет.
— Тебе надо прилечь.
— Ты сам дойдешь до кровати?
— Ага…
Он доковылял до койки, рухнул поверх одеяла и охнул в голос. Под сердце вбили штырь, тупой и ржавый. В сравнении со штырем меркло все остальное.
— У тебя лицо разбито.
— Давид, неси воду. Я ему руки развяжу.
— Несу.
Со стоном Лючано перевернулся на живот, чтобы Джессике было удобнее. Узлы чертов гитарист затянул на совесть. Девочка вместе с братом, пришедшим ей на помощь, провозились минут пять.
— Готово. У тебя платок есть?
— Ы-ы…
Отбитые при падении, мертвые пальцы не слушались. С третьей попытки удалось извлечь из кармана скомканный платок.
— Сядь и наклонись, — скомандовала Джессика. — Будет больно.
Она явно копировала интонации, услышанные в каком-то фильме. Это было бы смешно, но не здесь и не сейчас. Лючано устало закрыл глаза. Прикосновение влажной ткани. Лоб, висок, скула… Холодок. Боль. Королева Боль стояла рядом со своим верноподданным, не спеша завершить аудиенцию. Дважды Тарталья лишь диким усилием воли сдерживался от потока ругательств.
