знаешь, у меня уже просто нет сил, не замечать, списывать, мягко говоря, невежливость на чьи-то случайности, неосторожности и плохое настроение. Как будто им позволено не держать себя в руках.
– Я тебя слышу. Сейчас, Виолетт, минутку. – Он вышел с двумя чашками чая в руках. Одну поставил ей, сам сел напротив. – Ты же лицо шефа, как он говорит.
– Только это не значит, что в это лицо можно плевать!
Ярик почесал лоб.
«Если не сегодня, то завтра она окончательно сорвется, – думал он. – Обидно. Ведь реально девчонка с головой и от души в работе».
– Знаешь, что. Вот у тебя сейчас наболело. Тебе нужно это куда-то деть. Представь вот это все таким темным облаком.
– Ой, я тебя умоляю, – засмеялась Виолетта. – Это все такое… – она даже сморщилась при мысли о всяких вариациях саморазвода. – Я слышала тысячу подобных методик.
– Не вижу ничего смешного, – настаивал Ярик.
– Да не то, чтобы смешно, – пояснила Виолетта, – но все эти методики до смеха забавны.
– Пускай. Зато ты уже смеешься. Это уже хорошо! Но ты все-таки попробуй. Хочешь сейчас, хочешь потом. Представь. И отставь это все темное в сторону. Ты никуда не можешь его пока деть. Просто отставь в сторону. И светлое само заполнит освободившуюся нишу. Вспомни маму. Вот оно твое светлое. Замечаешь, как его быстро становится все больше и больше. Вспомни еще что-нибудь. А вот теперь, когда есть, чему остаться, проткни темное облако иголкой или спицей, или вообще кинь в него пылинкой. Он лопнет даже от нее. Это просто мыльный пузырь! Он большой. Но пустой!
Виолетта немного успокоилась, расслабилась. Ярик попытался перевести тему.
– Ты говоришь, у тебя есть собака?
– Да! Бубён, – снова с нежной улыбкой вспомнила Виолетта. – Он сейчас сидит и героически ждет меня.
– Бу́бен! Не иначе, по имени прапрадеда.
– Да, нет, – засмеялась Виолетта. – Только не Бубен, а Бубён. Его на самом деле зовут Туз Бубён. Так положено, весь помет называть на одну букву. Фантазии у хозяев было достаточно, – Виолетта многозначительно подняла бровки. – В результате в помете оказались три Туза: Червон, Бубён, Виней, Тройка и Ту́за. Моего ласково иногда называют Тузиком, Бубиком, особенные невежи Бобиком. Он не обижается. Но если я его так назову! От меня он хочет слышать только Бубён или, в крайнем случае, Бу́бен, как ты сказал.
– А что за порода?
– Ой, это такая прелесть! – Виолетта, кажется, совсем расцвела. – Самоедская лайка. Чисто белая, представляешь! Я мечтала об этой собаке с детства. Родители не разрешали.
– Зато уход, наверное, за ней…!
– Это сплошное удовольствие! Сплошное и в прямом смысле. Особенно после осенней прогулки. – Она задумалась, а потом перевела тему. – А скажи-ка мне, Ярик. Ты вот чего сейчас сидишь на работе? У тебя дома жена с ребенком, а ты успокаиваешь истеричную секретутку? Безусловно, большое тебе спасибо за это. На самом деле. Эта чашка чая с тобой уже привела меня в какое-никакое настроение.
– У меня отличная жена! У нас с ней есть любимая, скажем так, прибаутка: иной раз вздорим, я под конец уже кричу: «Боже! С кем я живу?». Или она: «Боже, с кем он живет?». А потом я или опять же она отвечаем «Это же лучшая женщина на свете!» И мы оба ржем в шестьдесят три зуба, и все разногласия заканчиваются. Так что она знает, что если я еще не дома, значит так надо. Она знает, где я, чем занимаюсь.
– Знает, что ты тут меня чаем отпаиваешь?
– Узнает! Вечером.
– И она еще не сделал куклу Вуду на меня?
– Она, кстати, давно хочет с тобой познакомиться.
– Срезать пучок волос, я так понимаю, – улыбнулась Виолетта.
– Так! Ты о моей жене, пожалуйста, поаккуратнее! – строго сказал Ярик.
– Ладно, извини. Я неудачно пошутила. Сегодня уже тоже не вижу границ приличия, – сменила вольный тон Виолетта.
– Я смотрю, тебя сейчас нельзя одну оставлять. Предлагаю прогуляться. Пойдем, где-нибудь на мосточке постоим, камушки побросаем. Завтра будешь как новенькая.
Они покинули офис. Сторожа уже даже приглушили свет в кулуарах и фойе, поэтому освещение в здании не сильно контрастировало с уличным.
Спустя несколько тем для разговора, они вышли на набережную вдоль одной из совсем не широких водных артерий города, перетянутой многочисленными мостиками. С обеих ее сторон не было дорог, а были газоны, мощеные тротуары, деревья и достойные музея фонари, завершающие образ сквера. Первые этажи домов, обрамлявших улицу, перемигивались вывесками и обеспечивали оживленность района даже в это время суток. Переходя по очередному мостику, Ярик предложил Виолетте еще один способ избавиться от плохого настроения.
– Ты случайно в последнее время не подбирала монеток с пола? – спросил Ярик.
– Неа, я не успеваю говорить по телефону, лавировать в толпе и выискивать монетки. Ты б еще спросил, не сидела ли я в переходе со шляпой.
– Да ладно тебе. Не обижайся. Я не то имел в виду. Монетки и острые предметы иногда люди бросают, сговаривая на них свои неудачи и проблемы. Кто подберет, тому и дальше маяться с наследством. А вот если монетку бросить в воду ее никто не подберет.
– Гуманный способ! – улыбнулась Виолетта, и попыталась найти у себя монетку. – Вот незадача! Ни одной. У тебя случайно нет?
– Монетка должна быть твоя.
– Тогда займи мне до завтра!
– Выкрутилась! – отметил Ярик.
Он тоже пошарился в карманах и протянул ей несколько пятачков.
– Сейчас я сшепчу на нее все плохое и…
– А ты точно знаешь, что именно есть плохое и не плохое?
– Ну, плохое – это чего не должно быть, – сходу предположила Виолетта.
– Все имеет право на быть! А хорошее, как и плохое, оно, во-первых, относительно, а во-вторых, познается только в этой относительности, – лечил Ярик.
– Это точно! Вот и я иногда подумываю, что нужно бы уже, наверное, сравнить!
– Ты, случайно, не уволиться ли подумываешь?
– Из-за таких мелочей, – удивилась Виолетта. – Оно, конечно, достало, но я все-таки понимаю, что это глупости.
– Как сказать. Мелочей, бывает, становится много. И очень много!
– Согласна. Все складывается из мелочей. Когда мелочей становится достаточное количество, что-то обязательно меняется. – Виолетту тоже потянуло в философию. Она задумчиво продолжала, кидая в воду монетки. – А до тех пор ты эти мелочи не замечаешь. Или стараешься не замечать. И даже большие вещи, наверное, даже в большой политике, случаются только тогда, когда совпадающих мелочей становиться достаточно много. Но всю мою мелочь я сейчас выброшу в воду, и как говорится…
«Сменяются годы, но при этом меняются времена. К ним приходится
