Под носом у Комлева возникла… да-да, она самая.
– За долет, Володя! – пояснил полковник.
– Послушайте, – спросил Комлев, его язык слегка заплетался после Х-матрицы, – а детоксин у вас вообще с собой?
– Детоксин? Не смеши меня, Володька. Детоксин это для пацанов! – убежденно сказал Юрий Андреевич. – Что тебе будет со ста граммов?
– Ну, есть же порядок…
– Пей, догматик. Традиция требует!
Комлев повиновался.
– А куда это мы снова летим? – спросил Комлев у полковника спустя минуту. Он только сейчас заметил, что невесомость уступила место мягкому, но настойчивому давлению на позвоночник.
– Э-э, вижу, не читал ты график полета! А я не поленился… Эскадра-то «Старатель» – она сейчас у нас за спиной. Пилоты вывели «Стрекозу» в упрежденную точку. Но эскадра имеет собственную скорость. И довольно большую. Движется в направлении на Макран. Мы сейчас начинаем разгон с хитрым расчетом. Так, чтобы уравнять скорость с авианосцем «Слава». Когда «Слава» нас нагонит, у нас дельта скоростей будет небольшая. И мы сможем на него нормально сесть.
– Вот оно что…
– Ты меня еще спроси, зачем нам столько «Дюрандалей» в эскорте. Вот спроси, а?
Комлев знал – зачем. Но все равно спросил. Он не любил лишать людей их маленьких радостей.
– Мы же считай на передовой, Володька! Кажется, до ягну далеко. Многие миллиарды километров. Но что если ягну как-то выведали о нашем прилете? Только представь – сейчас тут целый астрофаг из Х-матрицы как вывалится! А мы голенькие, как в бане! На нашей «Стрекозульке» даже пушки завалящей нету, даром дорогущая что твой мост через Финский залив…
Совсем скоро – легки на помине – появились «Дюрандали».
Они шли строем клина и, легко опередив «Стрекозу», щеголевато развернулись впереди по курсу в двухэтажный фронт.
Комлев обратил внимание на необычный факт – все машины имели натуральный цвет титанира. Ни трехцветного атмосферного камуфляжа, ни матово-черного космического.
Создавалось впечатление, что истребители были отгружены с заводов «Дитерхази и Родригес» в крайней спешке и сразу же переданы в действующий флот.
«Война. Настоящая война», – подумал Комлев.
Спустя минуту иллюминаторы правого борта наглухо «зашторил» необъятный борт «Славы».
Этот великолепный монстр, принадлежащий к последнему поколению тяжелых авианосцев, успел повоевать с Конкордией в системе Вахрам и, между прочим, следы его геройств до сих пор были различимы невооруженным глазом. Отремонтировать его по-человечески просто не успели…
Стометровая восьмигранная гайка носового радиатора-испарителя была усыпана крупными оспинами. Не иначе, снаряд главного калибра с дистанционным взрывателем или осколочная боевая часть клонской ракеты «Аждат».
Но ладно бы испаритель. Центральная левобортовая цитадель ПКО – одна из шести придававших «Славе» его неповторимый силуэт – была заштопана внахлест пятью дюралевыми пластырями. Вид у всего этого был безобразно неряшливый, но, как ни странно, по-своему боевитый.
«Слава» появился не один, авианосец сопровождали два фрегата. Причем оба держались у «Славы» под брюхом, как рыбы-прилипалы подле акулы.
Оно и понятно. «Слава» был знаменит феноменальной плотностью зенитного огня в верхней полусфере, но достаточно плачевными возможностями самообороны подбрюшья. Фрегаты были призваны компенсировать этот недостаток.
И заключительный штрих – на носовой посадочной палубе «Славы» дежурила полная эскадрилья «Горынычей». А над кораблем шли два «Асмодея» с включенными радарами сверхдальнего обзора «Периметр-5».
«Да-а… Как видно, нападения ягну ждут по всем правилам… А значит, считают его более чем вероятным…»
Пилоты «Стрекозы» начали стыковочные маневры, втираясь в зазор между днищем «Славы» и фрегатами.
Авианосец сразу же уполз куда-то вверх, сопровождающие его фрегаты, в свою очередь, закатились под брюхо «Стрекозы».
Три минуты страха – и «папа» стыковочного тубуса «Стрекозы» повстречался с «мамой» одного из днищевых шлюзов авианосца.
Вдруг Комлев сообразил, что вот уже десять минут, как его сосед не проронил ни звука. А ведь сколько поводов предоставляла сама судьба! «За встречу с флагманом!», «За стыковку!», «За шлюз!»…
Юрий Андреевич сидел, отвернувшись к иллюминатору.
Комлев поднял фиксатор, благо теперь уже было можно, и тронул соседа за плечо.
Никакой реакции.
Только мерное, уютное сопение.
Комлев подался чуть ближе. Глаза полковника были закрыты. Полные губы причмокивали, словно приветствуя нечто далекое, призрачно-вкусное.
Что ж, полковник просто спал…
Когда открылся верхний люк и опустилась лестница, Комлев шустро покинул свое кресло и одним из первых поднялся на борт авианосца, в просторный «предбанник» стыковочного шлюза.
Он встал на отдалении, озирая рассеянным взглядом появляющихся из люка коллег.
Вот вышел Чичин, пошатываясь и в рамках дозволенного сквернословя.
А вот и умница Крамер, с газетой, свернутой в трубочку.
Рядом с ним Зуев, в нетерпении мнет сигарету.
Одним из последних показался ожесточенно жестикулирующий Поведнов. Лицо его было красным от гнева, а эпическая борода, казалась, встопорщилась возмущенно. Он страстно растолковывал что-то идущему следом, но пока невидимому.
– Ты хоть понимаешь, негодница, что ты натворила? Понимаешь или нет? По хорошим делам я тебя сейчас под трибунал должен отправить!
В следующий миг из-за плеча каперанга показалась… чернявая головка Любавы. Ее волосы были собраны в толстую косу, которую она скрутила бубликом на затылке.
Комлев не поверил своим глазам. В какой-то момент ему даже почудилось, что выход из Х-матрицы еще не состоялся, что он досматривает последние фантасмагории из запланированного на этот Х-переход сна-фильма…
Поведнов не унимался.
– Что я твоей матери скажу? Что не уследил? Ничего себе не уследил! Опозорила меня перед всем отделом! Мало того, что я непотизм тут развел! Так еще и это! Теперь придется посадить тебя на гауптвахту! И я не шучу! Я серьезно, между прочим, говорю!
Любава, сверкая бесстыжими глазами, изображала раскаяние. Бубнила что-то извинительное. Гладила Поведнова по плечу. Ну точь-в-точь школьница, явившаяся с дискотеки в первом часу ночи в пропахшем сигаретами костюмчике и с хмельным духом изо рта.
Теперь Комлеву стало ясно, откуда Любава знала столько подробностей про Поведнова и его денщика-сирха…
«Кто она ему – дочка? Неужели дочка?!»
Но вот Любава назвала Поведнова «дорогим дядюшкой» и этот вопрос прояснился.
– Ты себе не представляешь, как это для меня важно… Пойми, пожалуйста, – жалостливо заклинала Любава, театрально заламывая руки.
