Тот пожал плечами:
– Не знаю. В той игре у нас была защита только против парализаторов и лучевиков.
Валько задумчиво почесал нос.
– Гм-м. Танки? Торпеды? Термоядерное оружие?.. Нет, глупо.
– Топоры, томагавки, – злорадно предположил Олег.
– Прекрати! Сейчас не время для шуток.
– Вот именно, – вмешалась я. – Не время. Ни для шуток, ни для экспериментов. Прежде всего нужно выяснить, что случилось с отцом и Анн-Мари.
– Да, действительно, – согласился Валько. Он поочерёдно нажал все три кнопки – «П», «Л» и «Т». Дисплей высветил: «Не активно». – Вот так-то лучше. Ну, и кого будем допрашивать – Корееву или Киселёва?
– Лучше Аню, – предложил Олег. – Из них двоих она главнее. К тому же Саша мне больше нравится.
– Хорошо, – кивнула я и указала на конфискованные у пленников побрякушки: – Но сперва нужно убрать их подальше… Нет, постойте. Этого мало. «Жучки» могут быть и в одежде.
– Ты что, предлагаешь раздеть её? – смущённо спросил Олег.
– Да, догола. И не красней, как невинная барышня. Можно подумать, ты никогда не видел голых девчонок. Хотя ладно. Сбегай ко мне, принеси один из моих халатов. Пощадим твою стеснительность.
К тому времени, когда Олег вернулся, я сняла с Ани всю одежду, включая бельё. Прикрыв наготу девушки коротким халатиком, я распорядилась вынести все её вещи в холл, а после некоторых раздумий велела ребятам оттащить туда же и бесчувственного Сашу Киселёва. Кто знает – может, спрятанные в его одежде «жучки» сработают и от Аниного голоса.
Плотно закрыв дверь гостиной, мы удобно усадили Аню на диван. Валько и Олег уселись справа и слева, придерживая её за руки.
– Ноги тоже держите, – сказала я. – Ниже колен, чтобы она не брыкалась, когда очнётся.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – произнёс Валько. – Лично я совсем не разбираюсь в «наркотиках правды».
– Зато я немного разбираюсь, – ответила я, доставая из упаковок ампулы. – Не слишком хорошо, но достаточно, чтобы не повредить её здоровью.
Склонив Анину голову набок, я сделала ей в шею инъекцию синергина, нейтрализуя действие парализатора. Подождав, когда она начнёт проявлять признаки жизни, я вколола ей диметилатропина.
Через полминуты Аня подняла голову, распахнула глаза и уставилась на меня мутным, бессмысленным взглядом. Зрачки её были расширены, дыхание глубокое, учащённое – явное свидетельство, что наркотик подействовал.
Она резко дёрнулась, благо Валько с Олегом надёжно удерживали её. Аня тихонько заскулила, из уголка её рта потекла слюна.
– Молчать! – властным тоном приказала я. – Сидеть смирно. Отвечать на мои вопросы. Ты поняла меня?
– Да.
– Кто ты? Откуда? Расскажи о себе.
– Кореева Анна. Родилась в городе Артёмовске, Петропавловский уезд, Христовоздвиженская губерния, двадцать шестого августа три тысячи пятьсот…
– Нет! – перебила я. – Говорить правду. Только правду. Назови своё настоящее имя.
– Я… не могу сказать.
– Ты должна. Отвечай!
Она вяло мотнула головой:
– Мне нельзя.
– Почему?
– Запрещено.
– Кем?
– Мной.
– Я снимаю запрет, – сказала я. – Разрешаю отвечать.
– Ты не можешь разрешить. Мне нельзя об этом говорить.
– Чёрт! – отозвался Валько. – Она что, зомби?
– Ты психокодирована? – спросила я.
– Да, – последовал короткий ответ.
Вот так-так! Никогда бы не подумала. Аня не производила впечатление человека безынициативного, с притуплённой интуицией, лишённого смекалки и творческого воображения. Как раз наоборот…
– Психокод подавляет твои мыслительные способности?
– Нет.
– Почему?
– Он включается, когда нужно.
– А именно?
– Не могу сказать.
Валько вполголоса прокомментировал:
– Какой-то новый способ кодирования. Не всеобъемлющий, а тонкий, ситуационный. В обычных обстоятельствах он не действует, а срабатывает лишь при определённых условиях. Например, после приёма наркотиков, при сильном алкогольном опьянении или продолжительном болевом воздействии.
– Похоже на то, – согласилась я. – И похоже, что он не такой эффективный, как глубинный психокод. На некоторые вопросы она всё-таки отвечает. Следовательно, мы можем кое-что выяснить.
Аня снова начала дёргаться. Я прикрикнула на неё:
– Сиди смирно! Подчиняйся мне! Отвечай: что с моим отцом и Анн-Мари?
– Не могу сказать.
– Однако ты знаешь, что с ними случилось?
– Да.
– Они… – мой голос сорвался от волнения. – Они живы?
– Да.
– Они захвачены в плен?
– Не могу сказать.
– Они пленники твоих товарищей?
– Не могу сказать.
– Их жизни грозит опасность?
Молчание. В Аниных глазах мелькнуло что-то вроде растерянности. Очевидно, вопрос был поставлен слишком расплывчато. Я попробовала уточнить:
– Есть ли вероятность, что они погибнут?
– Каждый может умереть. Все мы ходим под Богом.
– Ишь ты, философ, твою мать! – выругалась я. – Их могут убить твои товарищи?
Категорическое:
– Нет.
– Что вы собираетесь с ними делать?
Опять молчание. Я конкретизировала:
– Вы намерены отпустить их на свободу?
– Да.
– Когда?
– Не могу сказать.
– Их плен продлиться долго?
– Зависит от обстоятельств.
– От каких?
– Не могу сказать.
Тут я не выдержала и схватила Аню за горло.
– Теперь слушай меня внимательно, сука. У тебя какой-то тонкий, ситуационный психокод. Значит, тебе должно быть присуще чувство самосохранения. Сейчас ты мне скажешь, где вы держите отца. Если не можешь сказать прямо, то намекни. Иначе, клянусь всеми святыми, я задушу тебя. Ты поняла меня?
– Да.
Я крепче сдавила её горло.
– Говори! Приказываю тебе!
– Розовые слоники… – прохрипела она. – Голубые кролики…
Мысль о том, что у Ани начался бред, не успела оформиться в моей голове. В следующий момент перед глазами у меня потемнело, пол под моими ногами развёрзся, и я начала падать в бездну. Раздался громкий хлопок, от которого зазвенело в ушах…
Я висела в пустоте, не чувствуя своего тела… Хотя нет, тело я чувствовала – но не чувствовала его веса. В ушах продолжало звенеть. Моя рука прикоснулась к чему-то мягкому, тёплому… Я наконец сообразила раскрыть глаза и увидела перед собой Аню. Судя по выражению её лица, она находилась в наркотической полудрёме. Рядом с ней парили Валько и Олег.
Именно парили. Все мы парили в невесомости, а вокруг нас вращалась небольшая комната без какой-либо мебели, без окон и дверей, с голыми стенами и излучающим ровный белый свет потолком. То есть, конечно, это мы вращались посреди комнаты – но, как установил ещё в древности Эйнштейн, любое движение в природе относительно.
