Услышав радостное сообщение Грузинского, сеньора Талита побледнела и брякнулась на спину, в аккурат напротив сейфа. Помнится, не смутившийся ничуть Грузинский еще пошутил как-то особенно уместно. А может, процитировал какую-то неведомую классику. В том духе, что «мышь – это животное, чей жизненный путь устлан телами упавших в обморок женщин».
«Но обморок Талиты продолжался никак не больше минуты! А этот котяра дрыхнет уже четверть часа!»
Сирхи, конечно, анатомически и физиологически устроены несколько иначе, чем люди. Поэтому у них и обморок может продолжаться дольше, рассуждал Эстерсон. И все-таки они ведь тоже дышат кислородом! Ведь они, – по крайней мере, если верить альтернологам, – имеют схожую с человеческой структуру мозга и систему обмена веществ.
В таком случае, разве возможно, чтобы сирхи были способны часами обходиться без дыхания? Скорее всего нет.
Эстерсон посмотрел на сирха – тот по-прежнему не шевелился. Шерсть на нем поникла, а из его пасти потекла малоэстетичная бело-розовая пена. Мышцы сирха обмякли. Вид у него был… вид у него был… совершенно дохляческий!
«А что, если он и впрямь умер? От испуга?» – вдруг подумал Эстерсон.
– Эй, парень, ты что, сдох?
Тут ему в голову пришла свежая мысль: «Если бы я заговорил на языке сирхов, может, мне удалось бы привести его в чувство. Недаром же все психологи мира в один голос твердят про волшебную силу родного языка!»
Вдохновленный своей идеей, Эстерсон бросился за рюкзаком, который остался на родниковой поляне. Он обернулся довольно споро – сбегал туда и обратно, прилепил к плечу визуальный плаг-ин «Сигурда», а на руку надел сам электронный переводчик. Склонился над сирхом и заговорил:
– Меня зовут Роланд. Я – друг. Я прибыл с планеты Земля с туристическими намерениями. Я не хочу ни тебе, ни твоему народу ничего плохого. Если ты болен, скажи мне, как я могу помочь тебе…
И так далее, и тому подобное.
Эстерсон упомянул взаимовыручку, которую должны оказывать друг другу люди и сирхи. Уверил, что сражен наповал красотами Фелиции. И признался, что хотел бы добраться до заброшенной исследовательской станции. Он даже извинился перед сирхом за то, что погнался за ним!
Но реакции не воспоследовало. Видимо, извинения сирха не впечатлили.
А когда наступили сумерки, Эстерсону ничего не оставалось, кроме как признать: первый же встреченный им сирх скоропостижно издох. Скончался, не приходя в сознание. По крайней мере отсутствие дыхания, существенное понижение температуры тела, а также внимание, которое проявили к телу несчастного лесные насекомые, свидетельствовали именно об этом.
– Кто же знал, что они такие трусливые! Кто же знал! Ну, конечно, я читал, что сирхи впечатлительны. Но до такой степени, чтобы сразу откидывать коньки! Может, конечно, ушибся когда падал. Или ранка на боку смертельной оказалась – занес какую-нибудь быструю инфекцию… Бывает же такое!
Громко причитая, Эстерсон покинул тело сирха и вернулся к роднику.
Там он надул палатку и разогрел себе ужин – на сей раз его ждал сублимированный говяжий бульон с луком (жирный, сытный и горячий), банановое желе (эта химия была так себе), рагу из овощей с молодой бараниной и сгущенное молоко.
Но даже деликатесный по робинзоновым меркам ужин не смог утешить Эстерсона. Он был мрачнее тучи. Ведь его Пятницу постиг летальный исход прежде, чем они успели обменяться именами, стеклянными бусами и религиозными воззрениями!
Так состоялся первый в личной истории инженера Роланда Эстерсона контакт с представителем инопланетной цивилизации.
Два следующих дня Эстерсон провел в размышлениях над своей нескучной судьбой.
Было очевидно, что тех съестных припасов, которые он взял с Цереры, ему хватит максимум на две недели. И это – при условии строжайшей экономии (про которую он, в свете недавних треволнений, как-то не особенно вспоминал, считая, что хорошее настроение важнее расчета).
Сколь ни были легки пакеты с сублимированным бульоном и желе, с растворимым кофе и сливками, а взять по сто единиц каждого блюда у Эстерсона не было никакой возможности.
«ЗИГ-Зауэр» и сорок патронов к нему, навигатор-ориентировщик, перочинный нож (добытый в результате нечеловеческих ухищрений – ведь на «Боливаре» строго следили за тем, чтобы кто-нибудь кого-нибудь не прирезал!), универсальный скотч, палатка (превращавшаяся при нужде в нечто вроде надувного спасательного плота), сигареты и лекарства, сухой спирт, ножницы, зубная паста и щетка, автоматический переводчик системы «Сигурд» с визуальным плаг-ином и электронной «Энциклопедией», ложка, миска, термос с системой фильтров, а еще смена белья и теплый свитер…
Все это он тащил с собой, ибо знал: без этих костылей он не пройдет по просторам звездоземья и десяти километров.
Ясное дело, что при такой загрузке рюкзачка места для пары лишних банок со сгущенным молоком просто не оставалось!
Эстерсон полностью обследовал полуостров, на который его зашвырнула судьба, и убедился: этот клочок земли необитаем (если не считать за «обитателя» того единственного сирха, труп которого, кстати сказать, чудесным образом исчез – по крайней мере на следующее утро конструктор его на прежнем месте не обнаружил).
На полуострове не было выявлено никаких следов жизнедеятельности сирхов – ни домов, ни рыбацких шалашей, ни дорог. Отсутствовали и приметы деятельности цивилизаций седьмой ступени развития: ни пустых консервных банок, ни одноразовых стаканчиков. Что удивительно, это обстоятельство начинало печалить Эстерсона.
Он скучал по общению. Ему начинало казаться, что даже малоразвитые ленивые сирхи смогли бы частично удовлетворить его насущные социальные потребности…
Все это было Эстерсону внове.
Как же так? Ведь он всю жизнь считал себя мизантропом и эгоистом, нуждающимся по-настоящему лишь в самом себе!
Выходит, ошибался?
Необитаемый полуостров соединен с материком песчаной косой. Но она непреодолима. По крайней мере с психологической точки зрения.
Может быть, улучив момент, можно было бы добраться до материка, если бежать по отмели сломя голову в пиковый час отлива?
Наверное, какой-нибудь записной смельчак, наподобие тех, что орудуют в героических и приключенческих фильмах, на месте Эстерсона так и поступил бы. Но конструктору хватало честности признаться себе: он скорее сгниет в лесу с хвойными грушами заживо, чем еще раз решится испытывать добронравие монстра, которому по силам проглотить истребитель…
Не раз и не два Эстерсон смотрел в бинокль на заброшенную станцию, ломая голову над тем, как же все-таки до нее добраться.
