Меня спасут, скоро меня спасут, нас всех спасут…
По — прежнему жарко, но уже не так сильно. От гари кажется невозможным дышать… повсюду слой пепла, он как аптекарский порошок, просачивается через вентиляцию. Занавесил тряпкой решетку. Надо бы ее смочить, но я берегу воду.
Который день пошел?.. Не знаю. Третий… Или четвертый? Может быть и пятый или даже больше. Я схожу с ума от ожидания.
Это нужно записать. Я должен записать — просто чтобы не сойти с ума. Я всегда думал, что такие вещи бывают только в пикт — постановках… Ага, в постановках. Сначала в тех, что продают из‑под полы, а потом — как в тех, что даже и не продают…
Только что записать?
Какая‑то ерунда получается… Надо экономить карандаш, другого у меня нет.
Вот будет смешно, когда все закончится! Сохраню эти записи и буду показывать детям. Ведь когда‑нибудь они у меня точно будут. А у детей будет героический отец.
Надо писать тщательно, разборчиво.
Похоже, я не один прячусь за дверью от всего мира. Блок потихоньку живет. Иногда я слышу крадущиеся шаги — по — моему так ходят, когда кого‑то боятся. В общем, не для злодейства. Иногда кто‑то перестукивается по трубам. Жаль, что я не знаю стуковой азбуки. Или она как‑то по — другому зовется?.. Забыл. Попробовал постучать в ответ, но кажется только испугал того… или тех.
Напор в трубах все слабее. Вода почти иссякла.
Где же помощь?
Пробую составить представление об окружающем мире по звукам. Но плохо получается. Я слышу что‑то, но не могу истолковать. Что‑то шумит вдали, но непонятно, что. Какие‑то механизмы, но они тоже далеко. Вроде бы иногда включается оповещение. Что‑то насчет сбора и безопасности. Но все неразборчиво, поэтому я опасаюсь выходить. Лучше пересидеть тут, чем отправиться неизвестно куда.
Осторожно выглянул наружу. Это ужасно… как в пиктах о том, как жестоко подавляются городские бунты на Фрументе. Кругом мусор, пятна… кажется кровавые, но в полутьме непонятно. Но я не увидел ни одного тела. Кто мог их прибрать?
Непонятно.
Оповещение все еще повторяется. Но я лучше подожду.
Воды больше нет. В общем не очень страшно — запас у меня есть. Но канализация тоже не работает, а вот это очень плохо… Живу как сквиг в стойле, я видел таких у чернорабочих на нижнем ярусе фабрики. Хорошо, что жара спадает потихоньку. И пепла почти нет. Но эта гадость все равно уже повсюду. Я стал много кашлять, это, наверное, вредно. А главное — опасно, меня могут услышать. Не хочу, чтобы кто‑то меня услышал. Лучше подожду полиции.
Где же полиция? Где пожарные? Где хоть кто‑нибудь?
Перестрелка уровнем выше. Крики, шум. Страшно. Потом кто‑то ходил по соседнему блоку и кого‑то звал.
Освещение совсем никудышное. И становится холоднее…
Холодно. Похоже отопление совсем не работает. С одной стороны, это хорошо — расходуется меньше воды. С другой — у меня совсем нет теплых вещей. Использовал все, что есть дома, даже занавеску с алтаря Бога — Императора. Думаю, он не обидится.
Может быть все‑таки выйти потихоньку? Поискать воды, и что‑нибудь теплое?
Ну, когда же нас спасут?!
Сегодня по блоку ходила женщина и стучалась во все двери. Просила помочь найти ее сына. Я не открыл, хотя показалось, что у моей двери она стояла особенно долго. Оказывается, все это время сосед справа тоже скрывался, как и я. Он открыл.
Я умный. А он — нет.
Но не понимаю, зачем звать и просить открыть, если можно просто вломиться? Кажется, я уже писал про хлипкие двери…
Холодно, хочется есть. Я начинаю глупеть… мысли вялые, даже такие ужасные вещи, как происшествие с соседом, уже не вызывают почти ничего.
По — моему, они его едят…
Молюсь. Тихо, почти про себя. Боюсь, что кто‑то меня услышит. Они совсем рядом.
Никогда не верил в Бога — Императора. Никогда не видел, чтобы вера в него и молитва кому‑то хоть в чем‑то помогли. Но может быть они просто плохо молились? Я молюсь хорошо, вспоминаю все литании и нужные слова.
Даруй мне неподвижность и спокойствие, пока враги мои воют и алчут поблизости.
Ушли. Кажется.
Или нет?..
Точно ушли. Бог — Император помогает! Но стало совсем холодно, из еды только две банки осталось.
Вдруг включилась сеть оповещения дистрикта. Сначала я решил, что сам Бог — Император снизошел, чтобы спасти нас.
А потом нет. Похоже, это просто какая‑то неполадка. Сервитор или автомат крутят одну и ту же запись, точнее обрывок. Вот она:
" — Сорок восьмой, сорок восьмой, ответьте первому. Что у вас там творится?
— Первый, первый, нужно подкрепление. Толпа прет по проспекту. Держим перекресток, баррикада готова. Без открытия огня не удержим.
— Сорок восьмой, с пятидесяти метров предупредительный и если немедленно не отступят, сразу на поражение.
— Первый, вас понял, с двухсот метров предупредительный, со ста на поражение.
— Сорок восьмой, доложите обстановку. Сорок восьмой, доложите обстановку!
— Первый… (неразборчиво)… прут напролом (неразборчиво)… снесли (неразборчиво) раненых (неразборчиво) помогите (неразборчиво)
— Сорок восьмой, повторите.
— Сорок восьмой, повторите.
— Сорок восьмой ответьте первому."
Вот и все.
Передача оборвалась. Без нее оказалось еще хуже, чем с ней. Так была хоть какая‑то иллюзия человеческого присутствия.
Наверное, богимператор смеется надо мной.
Совсем потерял чувство времени. Свет стал регулярно гаснуть. Вентиляция больше не продувается. Появился какой‑то гнилостный запах. Как будто плесень завелась… Если бы у меня был хотя бы самый маленький вокс… Их запрещено иметь, но все равно было легко купить. Сейчас я мог бы попробовать поймать передачу. Чью‑то. Не может же быть так, что я единственный, кто остался во всем районе?..
Нет, я не один. Но лучше бы был один. Не знаю, что может издавать такие звуки… Кажется, это двумя или тремя квартирами правее.
Холодно. Еда закончилась. Импи ненавидит меня. В таком вот порядке.
Я богохульствую, проклинаю труп на золоченом троне. Пусть хоть как‑то откликнется, хоть что‑то сделает!
Ничего…
Кашель усиливается. Мне плохо. Наверное, все‑таки простудился. Надо выйти, найти одежду, еду и хоть какие‑то лекарства.
Боюсь.
Попробовал открыть дверь, но страшно. Почти повернул ручку, чтобы отпереть замок, но не смог. Наверное, надо начинать с малого…
Отмерил метр до двери. Положил по пуговице через каждые десять сантиметров. Если каждый час приближаться по одной пуговице с твердым намерением открыть замок, то, наверное, я смогу привыкнуть к этой мысли.
Две пуговицы прошел.
