Они стояли в гулком, высоком нефе собора, смутно знакомого Осри, когда Брендон протянул руку и выключил голограмму.
– Я тоже знаю места, где нас никогда не найдут враги.
До Осри донесся негромкий щебечущий, неприятно скребущий по нервам звук: эйя. Брендон с рассеянным видом покосился в сторону. Вийя не повернула головы.
– Пошли, – сказал Брендон так тихо, что его было почти не слышно сквозь шелест тианьги.
Вийя не ответила. Вместо этого она повернулась, нажала новую клавишу, и комната сменилась унылым пейзажем: дымящиеся на горизонте вулканы, а над головой – штормовое, покрытое рваными облаками небо.
Брендон вышел.
Осри вышел за ним, радуясь возможности отвернуться от Вийи и ее мрачного пейзажа – как он догадался, должарианского.
Вернувшись в свой кубрик, Брендон легонько хлопнул ладонью по своему пульту, включая компьютер. Быстро набрав команду, он выпрямился и постоял немного, глядя на дисплей и потирая пальцем челюсть.
Заглянув ему через плечо, Осри увидел, что тайные файлы исчезли. Все внутри него как-то нехорошо сжалось, пока Брендон не рухнул в кресло и не расхохотался.
Загудел коммуникатор. Вспотевшими пальцами Осри включил его.
– Мы тебя заждались, Школяр, – послышался знакомый зычный голос Монтроза. – Ты ведь не хочешь, чтобы твой отец ел остывший чжчж, нет?
– Ни за что, – хрипло ответил Осри. Он бросил еще один взгляд на Брендона – тот все еще сидел обхватив голову руками и смеялся – и вышел.
* * *
Омилов отодвинулся от стола, глядя в лицо сыну. Монтроз с Ивардом обсуждали вина.
Обед, которым угостил их Монтроз, заслуживал самых превосходных оценок, и кок изо всех сил старался поддерживать легкий и непринужденный разговор. Однако усилия его увенчались лишь частичным успехом: Осри по большей части молчал. Не злобно, но молчал.
Он вздохнул, размышляя, что делать дальше. Тем временем остальные разговаривали. Блюда появлялись и исчезали. И беседа, хоть в ней участвовали и всего трое, была достаточно веселой. При том, что он десять лет как отошел от придворной жизни, Омилов без труда поддерживал беседу на любую тему, сам размышляя совсем о другом. Лицо Иварда раскраснелось от волнения и спиртного, и он охотно участвовал в разговоре – когда не погружался в мечты. Омилов даже не обратил бы внимания на такие мгновения, если бы не хмурые взгляды, которые бросал на того Монтроз.
Впрочем, Омилов оставил переживания за мальчика врачу, знавшему их причину; самого же его больше тревожил собственный сын. Похоже, тот оставил свою злость на разбитом астероиде, но она сменилась более серьезным настроением, проявлявшемся в почти незаметном жесте, которым Осри с детских лет выдавал царивший в душе разброд: непроизвольном потираний указательным пальцем одной руки по костяшкам другой. Еще раньше он имел привычку глодать эти костяшки, иногда до крови; когда леди Ризьена обнаружила это, она каким-то образом истребила вредную привычку. Нервное движение осталось.
Наконец обед завершился, и Омилов начал прикидывать, как бы ему поговорить с сыном наедине.
– Что теперь, Себастьян? – спросил Монтроз, относя посуду в моечную машину. – Игра или, возможно, дуэль со смертельным исходом? – Он махнул рукой в сторону шахматной доски и улыбнулся.
– Ни то, ни другое, благодарю. Я тут порылся вчера в вашем каталоге и нашел оперу, которой не слышал много лет: «Трагическую историю Макклома Сингха».
Монтроз невесело улыбнулся.
– Я не удивляюсь тому, что она вышла из моды: покойному Эренарху ее мораль вряд ли приходилась по вкусу.
Омилов испытал легкую досаду.
«Даже рифтеры ощущали угрозу, но Геласаар отказывался видеть ее».
– Отлично, Себастьян, пусть будет «Трагическая История». Хороший урок нынешним временам. Осри, ты не против?
– Спасибо, – ответил тот механически-вежливо, – но я, пожалуй, лучше пойду.
– Мой сын так и не научился любить оперу, – сказал Омилов. – Возможно, нам лучше отложить ее до другого раза...
– Нет, папа. Я правда хотел бы отдохнуть, – сказал Осри и вышел.
Омилов подавил вздох. Монтроз поколдовал с пультом, свет померк, дальняя стена лазарета дрогнула и исчезла, сменившись панорамой звездного неба. Картина двинулась вниз, и вместе с мощными, полными скорби звуками увертюры Тамильского в поле зрения показалась пылающая планета.
«Велликор, – подумал Омилов. – Спустя шесть столетий все еще мертвая планета. Сколько таких добавилось за последние недели?»
А потом он забылся, захваченный историей Прерогата Сингха, который в нарушение клятвы передал Лишенному Лица анафему Верховного Фаниста Габриэля – анафему за зверства на Велликоре. Драматическое отречение Сингха от присяги и его самоубийство привели к изоляции Панарха от его сторонников, низвержению и смерти.
Начался первый акт. Загремели трубы, исполняя музыкальную тему Сингха.
Ивард вдруг шмыгнул носом, и Монтроз взмахом руки остановил изображение.
– Что с тобой, Ивард?
«Он действительно встревожен», – подумал Омилов.
– Нет, ничего. Извини. Я, наверное, задремал, а потом услышал эту музыку и решил... – Ивард вытаращил глаза на голограмму. – Это же Прерогат Сингх!
Теперь настал черед удивляться Омилову.
– Ты знаешь «Трагическую историю» Тамильского?
Если не считать бесконечных вальсов, которые Монтроз играл для паренька, когда тот просыпался от кошмарных снов, Ивард до сих пор, казалось, не проявлял никакого интереса к музыкальной коллекции Монтроза.
– Тамильского? Нет, такого не знаю, но Сингх был одним из самых знаменитых Невидимых, и мне нравятся... – Он осекся и ссутулился.
Монтроз рассмеялся – судя по всему, он понимал, что происходит.
– Говори, Рыжик.
Ивард недоверчиво покосился на Омилова, словно ожидая насмешек.
– Нет, мне правда нравятся «Невидимые». Я собрал почти сто серий. – Он ухмыльнулся. – С теми трофеями, что у меня из дворца, мне, может, даже удастся раздобыть первую серию. Ее снимали в двести сорок восьмом, почти семьсот лет назад.
«Значит, Осри не ошибался, они в самом деле ограбили дворец, – подумал Омилов. – Что ж, учитывая обстоятельства, их некому в этом упрекнуть».
– Боюсь, я не знаком с этими «Невидимыми», – произнес он вслух. – Что это такое?
– Это такой сериал, – не без удивления ответил Ивард. Он махнул рукой в сторону экрана. – Эта музыка вроде той, на чипах.
Омилов даже не пытался скрыть удивления.
– Сериал, идущий больше семисот лет? Должно быть, неплохой, если так. И уж во всяком случае, лучшей музыки они выбрать не могли бы.
– Нет, правда, здоровский! – воскликнул Ивард. – Другие надо мной смеются – ну, иногда, но Грейвинг говорит... – Он осекся с застывшим взглядом.
