Он докурил сигарету, втоптал бычок в красную глинистую землю и уже собрался было продолжить наблюдения, когда за спиной у него раздался металлический щелчок и его затылок вошел в соприкосновение с неким холодным металлическим предметом.
Не нужно было быть Альбертом Эйнштейном, чтобы догадаться: это дульный срез какого-то оружия.
– Не двигаться, – строго сказал женский голос. Эстерсону показалось – тот самый, что пел про белогривого коня.
– А я и не двигаюсь, – тихо ответил он и тут же получил тяжелый удар по почкам.
Ноябрь, 2621 г.
Учебный авианосец «Дзуйхо»
Первая точка Лагранжа системы Земля – Луна
Плавно открылись створы навесного бронепояса жилой палубы. Прямо мне в глаза ударило яркое солнце.
Я улыбнулся, широко, как чеширский кот, и, закрывшись от прямых лучей ладонью, придвинулся поближе к иллюминатору.
Сине-зеленый шар размером с медаль «За отвагу» висел слева. Нежно-желтый шар примерно тех же размеров – справа.
Левый шар назывался Земля, правый – Луна. Учебный авианосец «Дзуйхо» находился в районе гравитационного равнодействия между ними, именуемом также первой точкой Лагранжа.
В нескольких километрах от нас, то есть по космическим меркам – на расстоянии вытянутой руки, трудился большой мусорщик, раскрашенный в красно-белую шашечку. Перед ним был распахнут громадный параболический трал. За кормой мусорщика желтело уродливое вздутие: пристыкованная самоходная баржа.
Баржи эти среди пилотов назывались «мусорными мешками» и летать на них считалось делом наипрезреннейшим. На «мусорные мешки» обычно распределяли двоечников из училищ Гражданского Флота, либо вербовали пилотов-неудачников из безалаберной Атлантической Директории.
Отличная вещь – иллюминатор! Часами можно сидеть и пялиться. Вроде бы ничем и не занят, а с другой стороны – как бы при деле.
Давным-давно или, как выразился бы лейтенант Цапко, «за царя Панька», считалось, что идеальный боевой корабль должен быть полностью обшит броней. И чем толще будет эта броня – тем лучше. А иллюминаторы, дескать, – преданье старины глубокой.
В самом деле, зачем иллюминаторы, если можно облепить корабль компактными видеокамерами и телескопами, а изображение от них выводить на экраны? Можно оформить эти экраны как «живые» иллюминаторы – пожалуйста! Главное, чтобы в броне корабля не было сквозных дырок, забранных стеклопакетами. И не важно, из чего стеклопакеты изготовлены – все равно самому расчудесному бронепластику не сравниться по прочности с настоящей полисталью. Стало быть, из-за иллюминаторов страдает защищенность корабля. Это не дело!
И тогда новые боевые корабли было решено строить без иллюминаторов. Совсем. И без других смотровых щелей для визуального наблюдения. Окна панорамного обзора убрали даже из ходовой рубки.
Вместо них наворотили массу мощных оптических устройств – вдесятеро больше, чем было раньше. И сделали «видеоиллюминаторы», а проще – вилюмы.
Все были счастливы. Лет пять.
После чего оказалось, что среди экипажей кораблей новых проектов ширится настоящая эпидемия клаустрофобии. И не просто клаустрофобии, а крутого маниакально-депрессивного психоза наихудшего пошиба.
Космофлотчики психовали без кусочка натурального Черного Неба. Их мучили бессонница и удушье.
В конце концов начались настоящие ЧП. Мичман одного из кораблей рукояткой табельного оружия разбил экран вилюма. Когда по сигналу «Неисправность оборудования» к нему в каюту ввалились ремонтники, он прострелил одному из них ногу. Потом спятивший мичман прорвался с боем в шлюзовый отсек… открыл внутренние двери… открыл внешние двери… И выпрыгнул! В объятия Черного Неба, стало быть…
«Как же так?! – недоумевали военные психологи. – Но почему?! Вот в старину, бывало, плавают люди на атомной субмарине. Вокруг света под водой. По три месяца света белого не видят – и ничего! И никаких вилюмов у них не было! А тут полетает фрегат пару недель – и половину команды потом надо в лечебницы Каратанги отправлять! Чтобы интерес к жизни возвернуть. Выходит, вконец обмельчало нынешнее племя? Но как?! Но почему?!»
Как да почему – о том, может быть, что-то выяснено. И в докторских диссертациях изложено. Под грифом «Совершенно секретно».
Научные обоснования мне, конечно, не известны, зато известны итоги: примерно сто лет назад проекты кораблей всех классов перестали приниматься к рассмотрению, если в них отсутствовали «живые» иллюминаторы. А в тех злосчастных фрегатах и линкорах, где стояли вилюмы, иллюминаторы пришлось спешно прорубать во время модернизации.
Спасибо тебе, безвестный сбрендивший мичман. Своим подвигом ты прорубил этот замечательный иллюминатор, за которым Земля, Луна и звезды.
Примерно так я рассуждал, подперев щеку рукой.
А вот Коле, который, как легко догадаться, был моим соседом по каюте, на такие тривиальные предметы, как родные небесные светила, было наплевать с высокой колокольни. Он валялся на койке и, бесцельно щелкая моей счастливой зажигалкой, читал высокоученую книгу «Актуальные проблемы межзвездной энергетики».
Учитывая, что книга была отпечатана на давным-давно вышедшей из моды синтетической бумаге мерзкого голубоватого оттенка, ее возраст перевалил за сто пятьдесят. Актуальность тогдашних проблем этой самой энергетики представлялась сейчас по меньшей мере спорной.
– Не сочти за ограничение прав твоей разумной личности, – вкрадчиво сказал я Коле, – но не мог бы ты… не мог бы ты, черт побери, не щелкать этой штуковиной?!
– А? Что? – Коля с трудом оторвался от книги и посмотрел на меня пустыми глазами. При этом он в очередной раз машинально высек из моей счастливой зажигалки призрачный конус пламени.
Ну как можно злиться на отмороженного?
– Интересная книжка, спрашиваю, – со вздохом соврал я. – Ведь это же позавчерашний день!
– Угу. Позапозавчерашний.
– Зачем же ее читать?
– Во-первых, надо же мне что-то мусолить. А во-вторых, старые книги иногда интересней новых. Язык хороший. И комментарии попадаются очень забавные.
– Например? – спросил я безо всякого интереса.
– А вот: «Диковинными чудачествами представляются на сегодняшний день утверждения о том, что в Пространстве удастся обнаружить достаточные запасы естественного сырья для производства люксогена, поскольку физические условия…»
– Ну там не позволяют, ясно. И что в этом забавного?
Коля посмотрел на меня, как на имбецильного ребенка.
– Скажите, кадет Пушкин, а говорит ли вам что-нибудь название «Паркида»?
