Но ведь я совсем не знаю Аделаиду.
Короче говоря, я просто не знал, что думать. Только все как-то наладилось, определилось в моей жизни, и вот – такое. Может быть, она просто больше не придет? Я не могу ее найти, так что никаких обязательств с моей стороны нет. А она... вряд ли она захочет дальше общаться со мной. Ну кто я ей? «Понравился» – думаю, она это просто так сказала.
Однако после того, как я пообедал и устроился в кресле с демонстратором и новым романом Огла, она позвонила.
– Привет, ско! – я не мог разглядеть помещения за ее спиной. А она теперь была облачена в какую-то радужную хламиду, – Ты мне понравился, слышишь?
– Аделаида, – пробормотал я.
– А можно я приду к тебе сегодня? – спросила она невинным детским тоном.
– Да, конечно. Кстати, меня зовут Ланс.
– Как? – она рассмеялась, – Ланс.. Ланс! Ну ладно. Пока, ско!
И она исчезла. А ночью пришла опять.
Снова, как вчера – на час. Только потом мы пили кофе с ликером, сидя в креслах, совершенно голые. Аделаида была похожа на белую кошку, свернувшуюся калачиком. Нет, помесь кошки и змеи.
– Ада, – сказал я, – можно, я оденусь?
Она рассмеялась.
– Почему ты спрашиваешь?
– Ну... мне неудобно голым. Я не привык.
– Неудобно? Почему, – она подняла брови. Выщипанные, а вовсе не от природы в ниточку. Но это неважно.
– У нас это было не принято. На нашей планете.
– Надень бикр, – вдруг попросила она. Я удивился.
– Зачем?
– А я всю жизнь мечтала обниматься со ско в бикре.
– В бикре очень неудобно обниматься, – сказал я серьезно. Ада рассмеялась и бросила мне покрывало с кровати. Я прикрылся, сразу стало как-то проще и уютнее.
– А ты никогда не надевала бикр?
– Я? – брови прыгнули вверх, – За кого ты меня принимаешь?
– За квиринку, – ответил я. Ада покачала головой.
– Я не квиринка, Ланс... я не эстарг... и не наземник. Я не принадлежу никому. Я это я, и никто больше – понимаешь?
– Наверное, да.
Ада соскочила с кресла, подошла ко мне, поцеловала, забрав мое лицо в ладони.
– Все, я пойду.
Я снова не удерживал ее. Да и как можно ее удержать?
Мы не говорили о серьезном. Мы вообще не говорили. Мы были вместе, потом Ада убегала. Вот и все. И это затягивало, меняло мою жизнь, уводило все больше.
Я едва выполнял программу днем. Мне уже не хотелось это делать. А ведь начиналось все с таким энтузиазмом. Как я вновь сел за управление симулятора! Свежие воспоминания подстегивали лучше любого старвоса – что, если мне снова придется вести корабль самому? Я еще хорошо помнил пережитый ужас. И учился с огромным рвением.
Я теперь учился наносить удары и уходить от них, стрелять – и передо мной вставали знакомые лица, управляющий на Эль-Касри, охранники. Враги. У меня теперь были враги, и учиться имело смысл.
Так же важна была и теория – за каждым ее разделом вставала конкретная практическая ситуация, пережитая или воображаемая... где мне придется действовать по-настоящему.
Но я словно забыл обо всем этом. Все это ушло... это прошлое. Я знал только теоретически, что навыки эти пригодятся мне в будущем, уже очень скоро. На самом деле ничто не имело значения... только Ада. Ее губы. Ее руки. Ее мантра, запах ее кожи.
Если бы Валтэн не ругал меня, я бы и вовсе бросил занятия. Меня только и подстегивала необходимость каждую неделю перед ним отчитываться – он спрашивал, сколько я выучил, просматривал задачи. В конце концов и он стал замечать, что со мной что-то неладно.
– По-моему, с тобой что-то происходит, а? – спросил он, когда я в пятнадцатый раз не смог сосредоточиться и пропустил его удар. Я пожал плечами.
– Не знаю.
Валтэн долго и внимательно смотрел на меня, потом сказал:
– Ну как знаешь...
Я ничего не сказал ему об Аделаиде. И никому не говорил. Это было легко – с Марком и его семьей мы почти не встречались, я отговаривался тем, что очень уж занят учебой. Друзей у меня пока так и не появилось. Может, если бы не Ада, я дружил бы с Оливией. Познакомился бы с ее мужем... А так – зачем?
Переводчика найти оказалось совсем не трудно. Стоило только заняться... Я это сделал, не выходя из квартиры.
В Сети, оказывается, целая система есть для тех, кто пишет что-либо. Как я уже говорил, профессионалов здесь очень мало. Но вот написал человек роман, он совершенно спокойно его отправляет в сеть на проверку Информационной Службы. В этой службе работают очень многие, например, пенсионеры или женщины с маленькими детьми, просматривают тексты, насколько они грамотны, ну и чтобы не содержали, к примеру, порнографии. Потом роман этот выставляется в общем доступе под соответствующей рубрикой (а рубрики очень детализированные, так что в каждой не так уж много произведений). Ну, аннотация там, реклама... Любой желающий может теперь роман получить и на микропленке.
К слову, так же определяются профессиональные писатели. Проводится ежегодный конкурс среди читателей и среди редакторов, определяются несколько лучших произведений, и их авторы получают гонорар – такой, которого хватит года на три нормальной жизни. Вот и профессионалы... Все остальные на Квирине пишут бесплатно и в основном выполняют работу рутинную, не требующую большого умственного напряжения, например, пилота-транспортника.
Точно такая же ситуация, как выяснилось, и у переводчиков. Я специально выбрал рубрику «Стихотворные переводы», а в ней – язык лервени. И надо же, оказалось, что с нашего языка на Квирине пять человек переводят! Я выбрал одного из них, просто потому, что его переводы показались мне уж очень талантливыми, звали его Ниро Калланос, я тут же ему позвонил. Это оказался пожилой уже эстарг, пенсионер. Сейчас он работал в той же информационной службе, в редакции переводов, и переводил с семи галактических языков, в том числе, с трех анзорских. Я робко представился и изложил суть дела. Калланос пришел в восторг.
– Так неужели вы вот прямо с Анзоры? Даже не верится!
– А вы были у нас? – поинтересовался я. Калланос произнес на лервени, подбирая слова, но довольно свободно.
– Я был на Анзоре лет тридцать назад. Я был в Лервене. В составе этнографической экспедиции. Послушайте, Ландзо, мы должны с вами встретиться...
И я приехал к Калланосу. Мы пили с ним орсагонский чай (напиток этот похож на что угодно, только не на чай. Единственное, что его роднит с чаем – он тоже пьется горячим. Впрочем, это было вкусно). Я, разумеется, вначале ввел в циллос и отпечатал на пластике все стихи Арни, которые смог вспомнить. Калланос, держа чашечку, похожую на лепесток, в одной руке, жадно пробежал глазами пластинку.
