Он ведь и сам был зауряден. Зауряден во всем — образе жизни, взглядах, пристрастиях. Выбрал заурядную профессию младшего воспитателя. Не помышлял о престижных постах и потому не участвовал в конкурсах.
Был добр и внимателен к людям — этого не отнять. Так бы и прожил жизнь в необременительном труде и общедоступных развлечениях. Но случилось непредвиденное: его избрали Председателем Всемирного Форума. Избрали не люди — компьютеры, хотя и считалось, что они руководствуются единым желанием граждан Мира видеть на высшем общественном посту именно такого человека, как он.
Ктор воспринял свое избрание без малейшего восторга: не хотелось обременять себя столь огромной ответственностью, но, с другой стороны, нельзя было и отказаться, долг есть долг. Не станешь же доказывать: не гожусь, не достоин. Компьютеры знают, что делают. И никогда не ошибаются. Значит, и здесь нет ошибки. Просто он что-то не разглядел в себе, не оценил…
Годы, проведенные на посту Председателя, наложили отпечаток на его личность. Это была серьезная школа и он учился с присущим ему прилежанием старательного, но не слишком способного ученика.
За ним прочно закрепилась репутация мудрого и дальновидного деятеля, и одно время он сам верил в это. Сейчас же осознал, что никогда не был ни мудрым, ни дальновидным, а всего лишь осторожным. Вел свой корабль не по правильному, а по казавшемуся наиболее безопасным пути. А курс вычисляли компьютеры…
Да, он соответствовал стандарту Председателя. Но это уже отмененный стандарт. На Мире воцарились совсем иные критерии, и главный из них — стремление к духовному величию человека. Джонамо разбудила общественное сознание, а сама спит, отрешена от жизни, которая становится с каждым днем все динамичнее и все интереснее.
Если прежде во главу угла ставили независимость индивида от общества, обернувшуюся на самом деле общественной пассивностью, мнимым единодушием в управлении Миром, то теперь все осознали человеческую общность, коллективную ответственность за будущее, поняли, что эту ответственность нельзя не только всецело возлагать на компьютеры, но даже разделять с ними.
Пусть этот бурный расцвет инициативы натолкнулся на серьезное предприятие, проявившееся в энергетическом кризисе, оно, безусловно, будет преодолено.
Ктор ясно представлял, что продолжает занимать свой пост по инерции. В нем не разобрались. Его ошибочно принимают за одного из лидеров происходящей на Мире революции. Но какой он лидер!
Самое честное — отказаться от председательского поста, передать его человеку новой формации, смелому, энергичному, молодому. И в то же время мудрому, по-хорошему осмотрительному. Неужели нельзя такого найти?
Но правильно ли он поступит, покинув пост именно сейчас, в разгар трудностей, когда дело, за которое отдал жизнь Стром, еще не завершено?
Нет, это было бы бегством!
«Подскажи мне, Джонамо, родная моя. Отзовись!» Ему захотелось откинуть хрустальную крышку саркофага, коснуться губами высокого лба жены. Невозможно…
Глядя на мраморное лицо любимой, Ктор не мог даже подумать, что за этой прекрасной ледяной маской скрывается живая мысль, замкнутая в непроницаемый кокон и в то же время волнообразно пронизывающая Вселенную…
Как далеко была компьютерная модель Джонамо, причинившая столько страданий Боргу, от действительности! Мыслелетчица пребывала одновременно в двух комплексно сопряженных мирах. Тело не принадлежало ей, но в мозгу происходила напряженная, хотя и остававшаяся за порогом чувствительности датчиков работа.
Подобно впавшим в летаргический сон, она воспринимала происходящее вокруг нее, но не могла подать знак об этом. До нее доносились звуки, сопровождавшие нескончаемый людской поток, который впадал в мавзолей, огибал полупетлей саркофаг и вытекал наружу.
Сквозь сомкнутые веки Джонамо не могла видеть скорбно-торжественные лица людей, проплывавшие над головой, но волны их мыслей оставляли в ее мозгу рой образов, почти всегда туманных и лишь изредка четко очерченных.
Джонамо чувствовала приход Ктора, а он приходил, не пропуская ни дня.
Представление о времени было у нее утрачено, однако наступал миг, и над ней склонялось лицо близкого человека. Волну его мыслей она воспринимала особенно отчетливо.
Но и в эти мгновения, возвращавшие ее к прошлому, Джонамо продолжала движение в нескончаемом пространстве, с его мирами и антимирами, черными дырами и белыми карликами, пустынями межзвездного вакуума и скоплениями звезд. Словно две разные проекции на один экран, налагались друг на друга мысленные образы, индуцируемые Ктором, и космические фантасмагории, чуждые обычному человеческому восприятию, но доступные мироощущению Джонамо.
И эти два ее столь разных сознания не противоречили одно другому, не создавали в мозгу хаоса.
Джонамо жила феноменальной двуединой жизнью, к которой были и боль, и страх, но не оставалось места сомнениям, сожалениям, колебаниям. Как ни парадоксально, великий Борг, предвосхитивший это особое состояние и в отличие от Ктора знавший, что понять его суть, не прибегая к абстракции, невозможно, попытался все же перехитрить самого себя тривиальнейшим образом — с помощью компьютера, которому доступны лишь конкретные представления, к тому же базирующиеся на аналогиях! … Пронзая кривизну пространства-времени, несется к Геме живая волна. Что ждет ее, не ведают ни Борг, ни Ктор, ни сама Джонамо. Но сроки их неведения истекают… 10. Расставание На следующий день после размолвки с Корлисом у Инты начались роды. Их принимала ее юная ученица и помощница Мио.
Когда Корлис, срочно вызванный ею, вбежал в палату, его встретил басовитый крик ребенка. Мальчик выглядел, как все новорожденные: красное, немного одутловатое личико, слипшиеся редкие волосики, сморщенный носик. Никакой патологии, только рост был едва ли не вдвое больше обычного. Поразительно, как Инта родила такого богатыря!
С одного взгляда на нее Корлис понял, что дело плохо: ее осунувшееся лицо побелело, глаза ввалились и потухли. Все признаки сильного внутреннего кровотечения!
Мио, также бледная, но от страха, смотрела на Корлиса умоляющими глазами.
— Спасите ее, доктор!
«Какой я доктор!» — с горечью подумал он.
Из головы вдруг вылетело все, что, казалось, было прочно усвоено. На него словно напал столбняк.
Вспомнилась их первая вылазка на Гему, охватившее его тогда чувство обреченности, приступ отчаяния во время исчезновения Инты и такое же, как сейчас, состояние растерянности. Неужели ему так и не удалось закалить характер?
