«Поверь мне, — безмолвно просил он Вестабула. — Я не могу думать по-амнионски. Но ты можешь думать по-человечески, как я».
Очевидно, Вестабул колебался.
— Уорден Диос, — осторожно сказал амнион, — нас вызывал Концерн Рудных компаний. Сообщение передавалось от имени генерального директора Холта Фэснера. Разве полиция не подчиняется этому Концерну? Разве власть Фэснера не превышает вашу?
Уорден молча выругался, затем проворчал в микрофон:
— Слушайте меня внимательно, «Затишье». Я не собираюсь тратить время, обучая вас тонкостям человеческой политики.
Он позволил гневу влиться в голос, пока его тона не стали тяжелыми как камни.
— Вам придется поверить мне на слово. Вы наделены «правом принятия решений». Я тоже обладаю таким правом. Боевые действия — это работа полиции. Они входят в круг моих обязанностей. Холт Фэснер не может приказать кораблям не стрелять. А я могу. Вы сказали, что хотите обсудить какой-то важный вопрос. Вы сказали, что мы должны дискутировать наедине друг с другом. Это ваша проблема, а не моя. Вы можете говорить со мной прямо сейчас.
Вы можете транслировать наши переговоры на человеческий космос и запретное пространство. Или, приняв мое условие, вы получите то, что хотели. Он мрачно закончил:
— Я жду вашего решения.
Подняв палец, он приготовился отключить микрофон. Некоторые из техников молча шевелили губами, как будто молились. Другие смущенно пожимали плечами. Непрерывное шарканье ног создавало впечатление, что большая часть персонала ходила по проходам между пультами. Уорден хотел поднять голову и осмотреться, но молчание Вестабула удержало его. Палец завис над кнопкой микрофона. Покачнувшись, рука двинулась вниз. И в этот момент амнион ответил:
— Хорошо, Уорден Диос.
Манера его речи была слишком напыщенной, чтобы предполагать уступку.
— Наше судно не будет отвечать на сообщения, исходящие от других станций. Вы должны прилететь к нам один и без оружия, так, чтобы мы имели возможность провести дискуссию с глазу на глаз.
Сердце Уордена радостно вздрогнуло, словно он получил долгожданную отсрочку — словно ему не терпелось испытать судьбу на борту «Затишья».
— Я согласен, — быстро ответил он. — До связи. Вместо того чтобы ударить пальцем по клавише,
Диос мягко нажал ее. Подняв голову, он увидел, что весь персонал командного центра собрался вокруг него. «В чем дело», — хотелось закричать ему. Однако, несмотря на годы дисциплины и закалку воли, он так удивился, что не нашел нужных слов. Уловив его настроение, Хэши напустил на себя негодующий вид, хотя за притворной досадой угадывался юмор. Поймав за рукав ближайшего офицера, с обманчиво молодым лицом, директор Бюро по сбору информации возмущенно спросил:
— Что все это значит, молодой человек?
Офицер даже не посмотрел на Хэши. Его взгляд, выражавший немую просьбу, был прикован к главе полиции Концерна.
Ситуация достигла пика напряженности. Диос нуждался в минуте покоя, чтобы собраться с мыслями. Он потер лицо ладонями, отгоняя страх и настоятельность — точнее, избавляясь от ощущения, что к нему прикоснулась смерть. Он напомнил себе, что перед ним стояли его люди: подчиненные, которые выполняли приказы Уордена и верили ему. Их жизни были связаны с его судьбой.
Диос медленно осмотрел лица сотрудников, встречая мрачные и расстроенные взгляды. Поглощенный собственными страхами, он прежде не замечал их эмоций. Но теперь сила коллективной ауры накрыла его волной. Некоторые женщины и, по крайней мере, десяток мужчин моргали, отгоняя слезы.
— Офицер...
Уорден прочистил горло. Обычно он помнил имена подчиненных, однако сейчас, впервые в жизни, забыл, как звали этого моложавого человека. Слишком много проблем. Слишком много вопросов и страхов.
— Объясните, что происходит?
Заикаясь от смущения, молодой офицер с трудом произнес:
— Пожалуйста, сэр, не думайте, что мы испугались. Его кадык конвульсивно дернулся.
— Мы готовы вернуться к работе в любую минуту. Но мне... Но нам нужно знать...
Он с видимым усилием преодолел свое огорчение.
— Сэр, вы не должны сдаваться на их милость. Это неправильно. Они амнионы. Они уничтожают людей, как уничтожили Марка Вестабула. Вы нужны нам здесь. Если вы станете одним из них, мы проиграем войну. Нам не на что будет надеяться. Мы лучше умрем, сражаясь за вас.
Шепот согласия пронесся по залу, показывая, что молодой офицер выражал мнение всех людей в командном центре и на станции. В груди Уордена зрел злой ответ, нагнетаемый давлением ужаса. Ему хотелось закричать: «Что это вы еще придумали? Как это вам не на что будет надеяться? Вы, что, чудес от меня ждете?». Но прежде чем его негодование стало достаточно сильным, чтобы смять самоконтроль, в сердце Уордена появилось другое чувство — странная и незнакомая гордость за себя и людей, которые так сильно заботились о нем, так верили ему и полагались на него.
В другой жизни — в жизни без фатальных ошибок и доверия Холту Фэснеру — одного такого момента было бы достаточно, чтобы сделать достойными прожитые годы. Возможно, тогда он и заслуживал бы такого доверия. Однако в этой жизни гордиться было нечем. Его соучастие в преступлениях Холта перечеркивало все достижения.
Уорден медленно поднялся на ноги. Еще раз осмотрев лица своих сотрудников, он произнес:
— Спасибо, офицер. Спасибо вам всем.
Ему хотелось перейти на усталый шепот, но он заставил себя говорить громко, чтобы его голос услышали все собравшиеся.
— Я ценю вашу заботу.
Он беспомощно развел руками.
— Я ценю ее больше, чем могу описать словами. Но поставьте себя на мое место. Доверяя мне, вы готовы погибнуть за меня. А ведь я чувствую то же самое в отношении вас. Амнионы хотят говорить со мной лично. И каждый час отсрочки увеличивает наши шансы на выживание. Пусть я рискую своей головой. Но неужели вы думаете, что я откажусь от возможности сохранить ваши жизни и спасти гражданское население Земли от удара из космоса?
Какое-то время его взгляд скользил по лицам людей. Затем он выпрямил плечи и гордо повел подбородком.
— Мы служим в полиции. Это наш долг — долг чести — служить и защищать человечество.
Годами Уорден говорил им ложь, которую ненавидел, — сначала ложь Холта, затем свою. Теперь его слова были чистой правдой.
— Моя жизнь слишком ничтожна, чтобы ради нее отказываться от своей работы.
И он не мог, прикрываясь заботой о собственной шкуре, допустить, чтобы «Затишье» взорвал «Каратель» на выходе из подпространства. Об этом Диос не говорил, потому что даже теперь он не мог признаться себе и людям, как сильно зависел от Морн и Мин Доннер.
