Оливия быстро направилась ко мне. Села рядом. Ее черная пуделиха сразу же забилась под стол.
– Я не помешаю? Ара, Ланс.
– Ара, – сказал я, – да нет, конечно. Сиди.
Я уже и вправду был рад тому, что она появилась. Вот именно с ней я был бы не против пообщаться. Не знаю, почему. Может, просто потому, что она очень красивая девчонка. Я представил вдруг: вот откроется сейчас дверь, войдет Аделаида. И увидит, что я не один. Вот было бы здорово...
Но она не войдет. Она никогда в жизни не пойдет в «Ворону».
Здесь ей – пошло. Здесь ей неудобно, скучно, невкусно, неловко. Здесь не та музыка, не тот интерьер. И главное – не те люди.
Наверное, на моем лице что-то отразилось. Оливия спросила как-то испуганно.
– Ланс, но я – правда не помешаю? Если что, я сяду в другое место... Видишь ли, мы с мужем договорились здесь встретиться. У меня были занятия... Но я освободилась раньше, и он придет только через полчаса. На улице плохая погода... но мне все равно, если ты действительно хочешь побыть один... или, может, ты ждешь кого-то?
– Я никого не жду.
Я сообразил, что фраза эта могла прозвучать тоже как-то грубовато и мягче добавил.
– Ты не уходи, Олли. Я правда рад. Хочешь, вот вина налью? Мне одному этого много.
– Да и я так думаю, что тебе этого много, – улыбнулась Оливия, – Только я стакан закажу и кое-что на закусь, идет?
Она сделала заказ. Мы посидели молча, слушая музыку. Парень играл только на электрогитаре, но под программу, заранее подобранную на синтаре – тут были и птичьи трели, и барабан, и скрипка...
Если голос твой слышен, еще ты не спишь.
Ты светишься бронзой, раздетое лето.
Ты манишь на свет всех крылатых в ночи,
Но не хочешь согреть никого этим светом.
Я вдруг подумал, что с Оливией мы знакомы тоже всего ничего. Что у нас было общего – переговоры по радио, короткая дорога через поселок, короткий бой у ворот поместья... ну, еще разговор во время вечеринки. И однако мы уже друзья, и такие друзья, что можем просто молчать, сидя рядом, нам не нужно заполнять паузы, мы и так знаем друг о друге достаточно много... все.
Впрочем, я действительно знаю ее имя, возраст, где она живет, кто она по профессии и каково ее семейное положение. Об Аделаиде я ничего этого не знал. Только имя, и то оно могло оказаться не настоящим.
Она – просто женщина...
Ведь в каком-то смысле она права.
Зачем делать сложным
То, что проще простого?
Ты моя женщина.
Я твой мужчина, – надрывался певец. Подъехала тележка с заказом Оливии. Собака высунула нос из-под стола, любопытствуя. Оливия слегка щелкнула ее по морде. Пуделиха обиженно спряталась.
– Я пока не буду наедаться, – сказала спасательница, снимая тарелку с легкой закуской, – Раз уж мы договорились с Кареном пообедать. Хотя жрать хочется – страсть! Я сегодня дежурила в качестве инструктора на поисковом полигоне. С утра, представляешь? Приперлись какие-то школьники с обычными собаками и давай их на след натаскивать. Ну, я не стала им объяснять, что дело это гиблое... немного помогла. Одна овчарка мне чуть руку не откусила.
– Вы и между патрулями работаете? – спросил я.
– И вы тоже, – улыбнулась Оливия, – если деньги нужны, или если Управление клич кинет... ведь инструктора всегда нужны. Кроме того, и спасатели, и ско нужны и на самом Квирине. А мне сейчас деньги нужны. Мы с Кареном ведь дом покупаем. Карен хочет сразу, чтобы без кредита...
– Ого! – я мысленно оценил кредитоспособность Карена.
– Ну, он поднакопил... – туманно объяснила Оливия. Я налил вина ей в бокал.
– Ну что – хватанем?
– Давай. За тех, кто наверху, как говорится!
Мы выпили. Мне стало совсем хорошо. В голове слегка зашумело.
За тех, кто наверху. Это может быть смешно и пошло для Аделаиды. Слишком, к примеру, возвышенно, сентиментально или еще как-то. А для нас это нормально. Потому что всегда помнишь, что пока ты сидишь здесь и ловишь кайф, кто-то в черном небе прокладывает пути... работает... замирает от ужаса или преодолевает смертельное напряжение. Лишняя примета, приносящая удачу – кто-то, выпивший на земле за тебя – никогда не помешает. Мы это знаем, мы – эстарги. Скоро и нам придется повторить этот путь.
Мы эстарги. А не просто мужчины и женщины. Хоть убей, Аделаида, но не понимаю я, что в этом плохого...
– Ну скажи мне, – Оливия поставила свой бокал и накрыла его ладонью, – нет-нет... разве только чуть-чуть, за компанию. Ну представляешь, муж придет, а жена пьяная под столом валяется! Так скажи мне, ско, что у тебя случилось-то? Девушка бросила, поди?
– Бросила, – сознался я. Надо же, все-таки это вино покруче рома будет.
– И что за девушка? – поинтересовалась Оливия. И я вдруг, подстегиваемый алкоголем в крови, начал рассказывать ей все. Кажется, даже с интимными подробностями. Терять мне было нечего. Совсем еще недавно мне не хотелось ни летать, ни жить. Хуже уже не будет. Оливия слушала внимательно, глядя на меня своими глубокими неправдоподобно синими глазами.
Потом я заметил, что уже ничего не говорю. Говорит Оливия, и говорит как-то странно, стихами.
Время лечит раны, прощай.
Расставаться с любимым трудно.
Но утро
Будто дает нам знак. Решай!
Быть или не быть – не вопрос
Для меня. Никогда не бывает гладко.
Загадка
Уже не для нас,
И какой с тебя спрос!
Оставайся со своими баранами. Так,
Если вовремя не заметить течи,
Беспечность
Погубит корабль. Уже не пустяк,
Когда захлестнет волна, потому
Что больно, и потому что душно.
И скушно
Оставаться,
Когда небо уже в алмазах,
А я все еще тону.
Все было правильно в этом стихотворении, и все било в точку. И потом Оливия умолкла и сказала обычным тоном.
– Это одна моя подруга сочинила. Да, Ланс, не повезло тебе... ты действительно совсем не знаешь нашей жизни.
– Что ты имеешь в виду? – спросил я.
– Ты не обидишься? – Оливия доверчиво заглянула мне в глаза и добавила, – я понимаю, Ланс, тебе тяжело. Я хорошо это понимаю. Я просто тебе расскажу, как вижу эту ситуацию, а ты уж сам решай.
Я согласился. Оливия начала говорить. Говорила она, с трудом подбирая слова, и казалось, неохотно, через силу. Опустив глаза.
– Она эстетка, Ланс. Это люди такие, эстеты. Им на Квирине плохо, а эмигрировать отсюда не хочется... это как бы наша внутренняя оппозиция. Ведь в любом обществе есть обездоленные, те, кому плохо... Они не нарушают законов, но внутренне они как бы уже и не наши. В смысле... вот если будет война, я сразу пойду добровольцем. И ты пойдешь. А они не пойдут, и если придется объявлять мобилизацию, они будут сопротивляться ей до последнего.
Я вспомнил Аду и согласился мысленно. Какая там война... впрочем, ведь она – женщина, с какой стати женщина должна воевать? Но Оливия... да, она пойдет, это точно. И так же, как мне казалось естественным то, что Оливия пошла бы на войну, так же неизбежно и нормально было то, что Аде на войне делать совершенно нечего. Я ни к одной из них не относился из-за этого хуже. Просто, у Оливии своя правда, а у Ады – своя. Другая.
