В палате по-прежнему было полутемно. Яркий свет причинял глазам Натали боль, а приятный полумрак населяли дружелюбные тени. Будучи отброшенным с позиций передовой медицины, Пантократор теперь поддерживал реноме независимостью и полной неприступностью территорий своих представительств на любой из планет Федерации.
«Даже если правительства планет нам совсем не рады».
— Если у вас нет оружия, — ввязалась в разговор Мэри-Лиис, — разве это не значит, что к вам беспрепятственно войдет любой, у кого оружие есть?
Миз Ариадна иронически хмыкнула.
— Я бы хотела посмотреть на того, кто попробует пройти мимо меня, — сказала она. — Служение жизни. У этого понятия много сторон. Те, кто проходят ступени посвящения, пользуются определенным... расположением? Нет, правильным словом будет — «доверие». Предполагается, они в состоянии распознать врага рода человеческого на расстоянии вытянутой руки, а то и пораньше, если он выстрелит первым. Нам дозволено определять ему меру пресечения.
— Кем дозволено-то?
— Прежде всего — совестью, помноженной на образование и жизненный опыт.
Она похожа на Норма, подумалось вдруг Натали. Не лицом, нет, Норм-то красив. Но вот выражение почти одинаковое — спокойная уверенность человека, который делает то единственное, что должно делать, и чувство в их присутствии возникает одно и то же: есть кто-то, вставший меж тобой и злом.
— Где в нашем мире есть место богу? — спросила Натали.
— Он взял Хаос и слепил из него ДНК, посмотрел на нее и сказал: «Да будет жизнь». — Монахиня, кажется, смеялась над ними обеими, зиглиндианками. — Догмы нет. Ты сам понимаешь, что пришел к нам. Если, конечно, пришел. Ты плачешь, женщина?
В самом деле? Натали отерла слезы с лица.
— Ты любишь кого-то, не так ли?
— Да, — неохотно призналась она. — Но я сама не знаю... Все, про кого я могу сказать это... или подумать... они как космические тела в пустоте. Летят где-то вне поля моего притяжения. Я как одинокая планета.
— Тебе лучше бы найти кого-нибудь, лучше, конечно, мужчину, кто знает это чувство. Я имею в виду — любовь, выросшую из детских штанишек. Иначе... иначе ты наш человек.
— Биллем? Биллем! Ты меня слышишь?
— Слышу, командир, не ори. Я могу только зернышки под мембраной ворочать.
— А что с резервной волной?
— Нету больше... никакой волны. Рации нет. Черти бы побрали уродов этих косоруких. Лезут вовнутрь, не имея ни малейшего представления... Пиропатроны-то не сняли, которые на военных кодах стоят. Рация вдребезги...
Виллем издал звук, более всего похожий на судорожный кашель.
— Как ты тут очутился? Что они с тобой сделали?
— Я... ну ты же знаешь, чего мне больше всего хотелось? Только не говори мне про дезертирство, командир. Разве мы выполняли боевые задачи? Мы — самая дорогая штука в Галактике, но там, в пещере, мы никому не были нужны. И еще сотню лет не понадобились бы. Как сокровища, зарытые и забытые. Ты знаешь, что сделалось с нами, когда Кирилл привел твоего мальчишку? Мы обезумели. Мы молоды, и жизнь...
— Технически мы мертвы. Следует признать этот факт, чтобы жить дальше. Извини, я не собираюсь блистать тут парадоксами.
— Ты очень сильный, Первый. На тебя трудно равняться. Тебя вон женщина любит... такого. Сына тебе родила. И вот нас выпускают — «вольно» и «врассыпную». Не знаю, сколько вас собралось потом обратно по свистку, но я, дурак, не мог упустить такой случай.
— Сюда-то ты как угодил?
— Вышел на связь с грузовиком с Цереры. Перебросился парой слов, ну а после сторговались. И на Шебе так же... я ложусь на лабораторный стол, а они изучают возможность делать таких, как мы.
— А взамен?
— А взамен они придумывают, как мне обратно... человеком. Только, мне кажется, их это пока не волнует. Может, в перспективе, когда можно вести речь о реальном бессмертии, которым можно торговать за деньги.
— Так ты что, заключил договор от собственного лица? Они пошли на это?
— Ну, это была скорее устная договоренность. Своего рода джентльменское соглашение...
— ...где интересы твоей стороны никак не защищены юридически. Разве что Зиглинда объявит тебя незаконно вывезенным имуществом и потребует назад. Боюсь, однако, что в таком случае ты обменяешь одну лабораторию на другую такую же. Тут они хоть ищут, как впаять тебя обратно в человеческое тело, брат Пиноккио.
— Вначале они, кажется, найдут способ, как нас убивать. Ты не представляешь, что эти садисты вытворяют с переменным магнитным полем! Им нужны еще образцы, командир. И — да, пометь себе! — первым долгом они снимают батареи!
— Ну, приступим, помолясь!
— От винта, — согласился Брюска без энтузиазма в голосе. — Ну, то есть поехали.
Сначала он просто присматривался, что бы такое тут можно раскокать достаточно эффективно, чтобы сорвать злодейские планы Люссака. Но доктор Ванн показывал ему свое королевство с такой невинной гордостью, не ведая никакого умолчания, что не выслушать его и не разложить по полочкам информацию — она не счастье, она путь к счастью, помни! — было бы попросту глупо.
Я помню. Я в логове врага.
— Смотри, — предложил доктор Ванн, забавно мостясь на высокий лабораторный табурет и предлагая Брюсу занять точно такой же напротив. Электронный микроскоп передавал картинку на монитор, и доктор незатейливо тыкал пальцем всюду, когда хотел подчеркнуть свои слова. — Вот твои гены. Главное достояние нашего института — база, которая описывает предназначение и функционирование каждого из них. Это была титаническая работа, — он прищурился, как воин, вспоминающий славу былых дней, — но она проделана уже, и мы оставим ее за кадром, согласен? Тут программа, которая переводит текущую настройку твоих генов в цифры. Вот так!
— Да их тут миллионы! — невольно ахнул Брюс.
— Само собой. Человек — штука сложная. И любую из настроек мы в состоянии поменять, вот!
— А дальше что?
— А дальше в чан, и растить мясо.
— И мясо растет уже с заданной психикой, так, что ли? То есть вот поставили вы тут тысячу восемьсот вместо трех тысяч пятисот, и то, что получится, позволит жечь себя заживо и станет еще благодарить при этом? Вы не понимаете? Это же по определению военный пилот. Отрежете агрессивность — отрежете крылья.
— Все не так, — неуверенно сказал доктор Ванн. — Понимаешь, мы достанем его из чана с нулевым сознанием. Он еще не умеет ни бояться, ни злиться. Он по-другому будет реагировать на раздражители. Вот если бы у него была предначальная память, если бы он был научен бояться, гневаться, сопротивляться, — никуда бы эти качества в нем не делись. Остались бы привычным инструментом психики. Правда, это теоретическое допущение: еще никто не выращивал клона с памятью. А если воспитывать характер заново, получится... да, получится то, что заказывали. Фирма гарантирует. Что скажешь, если мы ему компенсируем потери? Например, способность разрешать ситуацию неконфликтным путем? Сообразительность, а?
