— Мы же будем идти к точке скачка целых две мегасекунды, — пояснил капитан Ставраки. — Успеешь сделать из своих впечатлений статьи, видеосюжеты или что у вас там полагается, и отправить по е-мейлу на Землю, пока мы будем в этой системе. А там разберёшься. Последнее время корабли что-то зачастили в Солнечную систему, так что больших задержек в доставке писем из-под Арктура не будет.
— А ты? — спросил Анджей у Мары.
— Что ж, если ты примешь предложение дяди Захариоса, попробую вызвонить мастера Брукмана прямо сейчас и попросить его приехать ближайшим рейлером. Чтобы улететь в течение двух часов, пока ещё возможен гравитационный манёвр около Венеры.
С этими словами Мара извлекла из кармана кителя обыкновенное зеркальце и начала говорить, держа его перед лицом.
— Зачем тебе зеркало? — удивлённо спросил Анджей, когда разговор был закончен.
— Неужели за время нашего знакомства я при тебе ни разу не общалась по видеофону? Это же очень просто — у меня камеры в очках, смотрят вперёд. А люди привыкли видеть лицо собеседника, поэтому во время разговора приходится держать перед собой зеркало.
По громкой связи раздалось:
— Прибывает местный рейс 144, Ноктис-третий — Офир. Высадка пассажиров будет производиться через второй шлюз первого этажа.
Анджей повернулся в сторону лётного поля и увидел, как два маленьких робота-буксировщика волокут к самому космовокзалу тяжёлый флиттер размером с автобус. Потом там что-то опустилось, зашипел выпускаемый воздух, и двери открылись. Из флиттера в зал повалила толпа радостно галдящих, преимущественно молодых людей в одинаковых ярких куртках и дружно направилась к стойке.
— Шеф! По рюмке можжевеловки каждому! — закричал на весь зал идущий впереди. — Мы сделали это!
— Что сделали?
— Первая очередь Ноктис-Лабиринта встала под закачку воздухом. Компрессоры уже третий час как пыхтят.
Новоприбывшие столпились у стойки, и Анджей разглядел на их куртках надпись готическим шрифтом «LebensRaum».
— Местные терраформисты, — каким-то бесцветным голосом пояснила Мара. — Что-то там доделали и радуются.
— И что, на Марсе все так бурно выражают эмоции? Больший процент кислорода в атмосфере, что ли, влияет?
— Почему все? Вот мы с тобой... Только что решили, что через два часа расстаёмся. Не знаю, на сколько. Может, навсегда...
— Ну хочешь, полечу с тобой обратно? — Анджей осторожно опустил руку ей на плечо.
— Не хочу, — отрезала Мара. — Не хочу, чтобы из-за меня ты изменял себе. Я же видела, как вспыхнули у тебя глаза, когда дядя Захариос предложил тебе пассажирское место. Мы с тобой уже говорили об этом. Помнишь — тогда, когда провожали «Марианну»?
Анджей прекрасно помнил тот разговор. Для него это было абстрактное сожаление о несбывшемся, загадывание желания на звёздочку, карабкающуюся вверх по небосводу. А теперь — вот, стоит за стеклянной стеной тысячетонная туша «Ариадны». А для Мары, значит, тот разговор был столь же конкретен, как и этот…
— Помнишь песню, которая тогда звучала в кафе? Где механик смеётся, а пламя в топке бьётся?
— Ты лучше вспомни третий куплет, — ответила она. —
И кто-то вновь вернётся,
Полсвета исходив,
Волна на берег рвётся,
Припасть к его груди.
На берег, на берег,
В который свято верят,
Который, как надежда,
Синеет впереди
Последующие два часа запомнились Анджею как-то сумбурно. Вот так внезапно и случается, что у вас остаётся ровно два часа до разлуки, и даже эти два часа вам не принадлежат. Зарезервировать слот в стартовой очереди, проследить за заправкой пинассы, рассчитать траекторию и убедиться, что манёвр у Венеры получится… да мало ли дел у межпланетного пилота-одиночки за два часа до вылета! Человеку, который не может помочь, лучше отойти и не мешать.
Анджей вспомнил старинное стихотворение:
...Я помню, как мы друзей провожали20
Куда-нибудь в летние отпуска;
Как были щедры мы, как долго держали
Их руки в своих до второго звонка.
Но как прощаться, когда по тревоге
Машина уходит в небо винтом?
И, руки раскинув, расставив ноги,
В степи остаёшься стоять крестом.
И тут механик, подумал он. Там — смеётся, тут — молча ложится лицом в траву.
Но вот эти мучительные два часа прошли. Они стоят на перроне в подвале космовокзала, а из туннеля медленно и бесшумно втягивается на станцию рейлер.
Двери поезда открылись, и из них вышел один-единственный человек — невысокий, сухонький, абсолютно седой старик с небольшим чемоданчиком в руке.
— Мастер Брукман, я ваш пилот, — обратилась к нему Мара. — Подождите минутку, я только попрощаюсь.
Весёлая толпа терраформистов уже начала втягиваться в вагон. Мара положила руки на плечи Анджею:
— Спасибо за всё, что между нами было. Ты открыл мне Землю.
— Спасибо и тебе. Ты открыла мне Галактику.
Они поцеловались. Однако поцелуй продолжался не так уж долго. Губы Мары оторвались от губ Анджея, и она прошептала:
— Давай. А то как в балладе — планета с траектории уходит.
Анджей зашёл в вагон и оттуда бросил взгляд на перрон. Мара не глядела ему вслед — она уже поднималась по лестнице рядом с мастером Брукманом. Там, где рейлер должен был исчезнуть из поля её зрения, загороженный потолком станции, она обернулась и помахала рукой. Рейлер беззвучно тронулся и погрузился в тоннель.
Анджей вытащил из кармана наладонник и попытался найти, какую именно балладу имела в виду Мара. Как ни странно, терранетовский модуль связи, встроенный в наладонник, запросто включился в марсианскую сеть, и вместо привычной поисковой странички Watson Alpha на экран вылезла какая-то Pavonis inform.
Впрочем, поисковые системы на всех планетах работают одинаково, и на запрос «Баллада. Планета с траектории уходит» нашёлся такой текст:
Где-то в мире голубая есть планета,
Не могу никак забыть о ней.
Хоть её на звёздных картах нету,
Там живёт полтысячи людей.
А над площадкой там то ливни, то метели.
Да, погодка, что ни говори.
Если там без приключений сели,
То, пилот, судьбу благодари.
Баллада, описывающая любовь пилота и случайно встреченной в молодой колонии девушки, была длинная, как межпланетный рейс. И где-то ближе к концу были строки:
Игорёк к нам с нею вдруг подходит:
Вам вдвоём, конечно, хорошо,
Но планета с траектории уходит,
Ты как хочешь, друг, а я пошёл.
Над площадкой в эту ночь мели метели,
Да, погодка, что ни говори.
Но без приключений мы взлетели
И в молчании на курс легли.
Старейший из обитаемых миров
