Потом ему вручили новенький чемоданчик, в котором лежали повседневный и полевой мундиры, а также личное табельное оружие и велели убираться с глаз долой и не показываться здесь до завтрашнего утра, но завтра в девять ноль-ноль явиться в этот же номер для получения задания. Недопитую бутылку ему велели забрать с собой, ибо господам старшим офицерам ни к чему употреблять коньяк среди бела дня, когда их еще ждет масса работы. А вот вечером господа старшие офицеры не прочь отметить первое назначение лейтенанта Приданникова и будут благодарны ему за приглашение, которое непременно воспоследует, поскольку полчаса назад на кредитную карту лейтенанта Приданникова были перечислены все причитающиеся ему выплаты, включая денежное довольствие, командировочные и подъемные.
Лейтенант Приданников убрался из номера двенадцать двадцать девять и в сопровождении полковничьего денщика, который нес его вещи, спустился на свой этаж.
Денщик поставил в спальню вешалку, положил на кровать чемоданчик и поинтересовался:
– Я могу быть свободен, господин лейтенант?
Господин лейтенант подумал несколько мгновений, удобно ли будет предложить денщику выпить коньяку, решил, что в такой день все удобно, и они хватанули по паре рюмок под лимончик, который неведомо откуда достал денщик. Потом тот ушел, а Осетр скинул кадетское одеяние, напялил прямо на голое тело лейтенантский мундир и некоторое время рассматривал себя в зеркале, пытаясь понять, почему он получил назначение на курортной планете, а не на плацу родной школы вместе со всеми выпускниками. Потом решил, что все равно ничего не поймет, но рано или поздно один черт станет ясно, для чего это понадобилось Деду.
От выпитого коньяка затаившаяся в глубинах души тоска снова выползла наружу, и Осетр некоторое время представлял себе, как бы выглядела рядом с лейтенантом Яна-Полина, в давешнем платье, которое он имел счастье лицезреть в тот вечер, когда стал самым счастливым человеком на свете, не подозревая, что одновременно становится самым несчастным. Яна-Полина почему-то рядом с лейтенантом не вытанцовывалась, и Осетр быстро прекратил экзерсисы фантазии. Он допил коньяк и решил, что такому красавцу вряд ли стоит проводить праздничный день в одиночестве, что до планируемой вечеринки еще масса времени, и он знает, где следует провести это время.
После этого он позвонил в ресторан при пансионате и заказал на вечер отдельную кабинку на шесть человек. Банкет, господа. Коньяк, закуски холодные и горячие, все чин чинарем!..
А потом связался с местным терминалом Глобального Имперского Информатория, определил, где находится ближайший публичный дом и через полчаса был по указанному адресу.
В этом увеселительном заведении все было совсем не так, как с Яной. Конечно, парень есть парень, а девушка есть девушка – даже если она куплена, – и физически никаких проблем не возникло, в этом смысле все было как с Яной. И в то же время все было совсем не так. Там была вспышка молнии, а здесь блеклый свет ночного фонаря. Там был рев урагана, а здесь скрип сухих сучьев на ветру. Там был штурм неприступной твердыни, а здесь продирание сквозь безлистые кусты. Там было водружение победного флага на горном пике, а здесь… Нет, флаг-то был, прежний флаг, с твердым древком и острым навершием, но то ли пик оказался не выше пологого холмика, то ли альпинист без энтузиазма…
В общем, не то получилось, совсем не то!
Осетр ушел совершенно разочарованный и впавший в еще большую тоску. Когда хозяйка публичного дома сунулась к новому клиенту с предложением бывать у нее почаще, он глянул на нее так, что у бедной женщины едва язык не отсох.
А потом была вечеринка, оказавшаяся еще более тоскливой, чем посещение публичного дома. Если там был блеклый свет ночного фонаря, то здесь и вовсе темень кромешная. Вроде бы такое внимание к его персоне со стороны старших офицеров (хоть они и были в штатском) должно было греть душу… Но не грело.
Подымались тосты: за виновника торжества, за здоровье государя-императора, за благополучие родной державы, за надлежащую боевую готовность бригады. Не чокаясь, выпили за упокоение души цесаревича Константина, который так некстати покинул наш грешный мир.
Тут Осетру почему-то показалось, что траурность тоста на редкость лицемерна и что на самом деле каждый из присутствующих считает, что цесаревич ушел весьма кстати, но поскольку такого быть никак не могло, то Осетр извинился, удалился в мужскую комнату и немедленно принял пилюлю алкофага. После этого дикие фантазии его уже не посещали.
Зато он начал раздумывать над тайной, величие которой только сейчас открылось ему в полный рост: зачем Дед прибыл на Дивноморье, чтобы поздравить одного из своих кадетов – наверняка не лучшего! – с завершением учебы, да еще притащил с собой несколько весьма высокопоставленных «росомах». И по всему получалось, что происходит сейчас не просто банальное чествование новоиспеченного лейтенанта, удачно справившегося с «суворовской купелью» (хотя какое оно банальное, при таком составе чествующих?), что происходят самые настоящие смотрины, и непонятно только одно: на какое же задание решили бросить новоиспеченного лейтенанта, если устроено столь затратное действо?
А между тем тосты продолжали сыпаться:
– За государя-императора, господа!
– Ура!..
– За дальнейшее усиление нашей бригады!
– Ура!..
– За величие Росской Империи!
– Ура! Ура! Ура!
Кто-то гусарски грохнул свой бокал об пол. Остальные последовали его примеру. Не удержался и новоиспеченный лейтенант – так было сильно ощущение боевого братства!
Прибежал метрдотель, из чего Осетр сделал вывод, что уровень высокопоставленности клиентов этому служителю ресторанного порядка совершенно неведом. Конфликт был немедленно улажен одним из гостей. Самым банальным способом – с помощью кредитки. Принципы жизни везде одинаковы – хоть на Крестах, хоть на Дивноморской Ривьере…
Прискакал официант, осколки бокалов убрали. После чего виновник торжества поднял рюмку за гостей вечеринки.
Ответом ему было:
– Ура! Ура! Ура!
Бить посуду больше не стали.
Отведали горячего. Кто как, а Осетр без удовольствия.
А потом Дед предложил завершить вечеринку, поскольку завтра предстоит весьма и весьма сложный день, и выразил уверенность, что виновник торжества поймет такое поведение.
Попробовал бы лейтенант не понять поведение полковников, подполковников и майоров!
Выпили в последний раз, на посошок, и разошлись.
А ночью Осетру приснился сон.
Как и прежде, он находился на странной планете, на которой не было ничего, кроме гор, оранжевого песка и багрового неба, похожего на залитую кровью простыню. И тревоги, переполнявшей душу смертным страхом.
