Про арсеналы Таня уже слышала.
Арсеналом в принципе можно называть и ландисский склад семян для живых катапульт, и свалку коротеньких обсидиановых мечей — в общем, любое компактное захоронение предметов, связанных с войной и смертоубийством. И все-таки, обнаруживая обсидиановые мечи и неуклюжие колесницы с паровыми двигателями, ксеноархеологи называли свои находки по-простому — оружейными комнатами, мастерскими, парками. А вот если ксеноархеолог говорил «арсенал», значит, речь шла о вещах посерьезней.
Арсеналами величали места, в которых совершались групповые находки артефактов, изготовленных неизвестными существами, близкими в своем развитии к уровню Великорасы либо превосходящими его.
Эти артефакты заслуженно считались источниками множества призрачных и явных угроз. И если о первых арсеналах, найденных в двадцать четвертом веке, еще можно было что-то прочесть в открытой печати, то последующие находки сразу же засекречивались.
Это можно было понять, если вспомнить о том, что взрыв, случившийся при попытке исследовать содержимое безобидного на вид Железного Ларца (из арсенала, найденного учеными Директории Ниппон на планете Ешью), унес девятьсот человеческих жизней, а эпидемия стальной оспы, разразившаяся после вскрытия арсенала на планете Феодора (в той же системе, что и Екатерина), сделала планету полностью непригодной для колонизации.
Вопреки курортным видам отдохнуть на Вешней не удавалось. Даже в отведенное для отдыха время.
Когда десятичасовой рабочий день подходил к концу и все валились с ног от усталости, в Деревню приходили гости — военные с базы Альта-Кемадо.
Эти разговорчивые, открытые, смешливые мужчины и женщины в сшитых по фигуре фисташково-зеленых униформах и широкополых шляпах приносили с собой фрукты, вино, анекдоты и свою энергичную музыку. Ритмы, которыми щедро наводнял окрестности Деревни музыкальный центр, установленный возле кухни — ею заведовал японец Тодо, — были способны заставить танцевать даже мертвого. Не говоря уже о нестарых и нескучных археологах. Даже шестидесятипятилетняя профессор Левина-Архипенко не отказывала себе в удовольствии станцевать самбу. А уж о Жанне Скрябиной и Оленьке Белой и говорить нечего.
Таня, правда, не танцевала — сказывалась врожденная стеснительность. Но почему бы не поддержать аплодисментами и улыбками более раскованных товарищей? Именно там, на Вешней, Таня выпила первые в своей жизни литры «сангрии».
Во время этих праздников жизни Никита Андреев, как правило, сидел рядом с Таней. Поправлял плед, в который Таня закутывалась (по вечерам даже вдалеке от моря становилось прохладно). Подливал ей в кружку вина. Подносил к сигарете зажигалку. И вообще вел себя как кавалер. Впрочем, ничего фривольного Никита себе не позволял, что Таню в общем-то радовало.
Тем не менее уже на четвертый день Таню и Никиту все начали считать «парой».
Таня не возражала, Никита — тем более. Впрочем, каждый вечер, расходясь по своим палаткам, они обменивались вполне целомудренным рукопожатием.
А потом Таня залезала в свой спальник и мгновенно засыпала.
Утром одиннадцатого дня они вскрыли вторую камеру, расположенную под первой, на семь метров ниже уровня пола, — Штейнгольц оказался прав, их было две.
В лаконичных, но убедительных выражениях Башкирцев попросил участников экспедиции, кроме Катенина и двух габовцев — Горяинова и Шульги, — возвратиться в Деревню и заняться своими делами. Дескать, дальше мы и без вас управимся.
Все сделали понимающие лица. Никита Андреев легонько пихнул Таню в бок. Дескать, что я тебе говорил?
— Какие могут быть вопросы! — с деланным равнодушием отозвался Казимир Лях.
Он извлек из воды похожий на железный одуванчик на длинном стальном стебле аппарат (что это такое, Тане в университете не объясняли, а спросить у Никиты она все время забывала) и, поднимая брызги, решительной походкой направился к берегу, держа свой «одуванчик», как хоругвь.
За ним потянулись и другие.
Подошло время обеда. Сияющий Тодо Аои в высоком белом колпаке поставил перед рассевшимися вокруг стола археологами широкое блюдо с тушеной капустой, водрузил перед каждым салатницу с греческим салатом и с воистину самурайской неспешностью принялся разливать по тарелкам наваристый суп с фрикадельками. Над столом распространился тонкий аромат гвоздики и домашний запах укропа. Суп золотился в лучах заходящего солнца. А фрикадельки походили на гранитные валуны, омываемые теплым течением.
Однако на прелестные фрикадельки никто даже не смотрел. Археологи молча подносили к ртам ложки, нехотя жевали — словно бы присутствовали не на обычном обеде, а на поминках по уважаемому и любимому человеку.
— Что ито было происходить, скажите, пожалуйста? Почему, скажите, пожалуйста, вы не есть с аппетитом? — спросил Тодо. — Я наклал в еду слишком большую соль?
— Да нет, соли достаточно, — вежливо отозвалась Арина Анатольевна.
— Где ушли остальные? — не унимался Тодо, имея в виду, конечно, Горяинова, Башкирцева, Катенина и Шульгу.
— Они сказали, что поедят потом.
— Гм… — Тодо озадаченно нахмурился. — Зачем?
— Они заканчивают исследования, — процедил Никита.
— Исследования есть важный очень вещь, говорю уверенно… Но когда в желудке много вкусной еды, в голове сразу делается много мыслей!
— Они неголодны, Тодо, — сказала Арина Анатольевна холодно. И посмотрела на повара «со значением».
Стараясь не выказывать обиду, Тодо спешно ретировался к плите. Как и Таня, семнадцатилетний Тодо, рожденный в семье русских японцев на Сахалине, был в экспедиции первый раз. Увы, Никита Андреев не взял на себя труд объяснить ему, что почем в мире полевой ксенологии. И что техногенные объекты — вещь деликатная, секретная.
Обед закончился в полном молчании — чувствовалось, нервы археологов напряжены до предела. Что там происходит, возле арсенала? Не угрожает ли жизням их товарищей опасность? Мало ли что там, во второй камере?
Но, как говорится, бог миловал.
К вечеру в лагере появились мокрые, измотанные Башкирцев и Катенин. Они волокли за собой защитные костюмы и вполголоса о чем-то спорили. Казалось, за эти часы Башкирцев постарел на десять лет.
Спустя полчаса на окраине Деревни материализовались Горяинов и Шульга. За ними следовали анонсированные Никитой самодвижущиеся чемоданы, конструкция которых, опять же, если верить Никите, позволяла содержимому уцелеть даже в эпицентре ядерного взрыва. Чемоданов было два — синий и белый.
При виде начальства пилот планетолета Алекс Нарзоев, здоровяк и молчун, тут же отставил в сторону одноразовый стаканчик с черным кофе и вскочил на ноги, всем своим видом выражая готовность идти куда скажут.
