— Я живу, чтобы учиться, уважаемый мастер, — проговорила Лунзи с легким поклоном.
— Мы учимся всю жизнь, мы живем, чтобы учиться.
Лунзи почувствовала легкое прикосновение к своей голове, жест одобрения. Когда она снова подняла глаза, мастера уже не было, она осталась одна в павильоне, одна со своими мыслями.
Переподготовка оказалась одновременно и страшнее, и легче, чем думала Лунзи. Ее койка в спальне после Иреты казалась даже удобной, а против простой пищи она никогда не возражала. Но прошло слишком много времени с тех пор, как она последний раз выполняла все эти упражнения, и первое время она чувствовала себя усталой и разбитой.
Каждый инструктор был воплощенным совершенством; они постоянно напоминали ей о том, что существует лишь один способ правильно выполнить финт, блок или удар. Только один верный способ сидеть, стоять на коленях и сохранять равновесие. Она никогда не была сильна в боевом искусстве, считая его плохо совместимым с долгом целителя, но никогда эти упражнения не давались ей с таким трудом. В конце концов, одна из инструкторов велела ей отдохнуть и сама села рядом.
— Я чувствую, что вы не хотите выполнять эти упражнения или этого не хочет ваше тело. Почему?
— Думаю, что дело и в том, и в другом, — ответила Лунзи, пытаясь успокоить дыхание. — Как врач, я должна охранять здоровье людей, а эта часть учения подразумевает его разрушение. Что-то мы делаем неправильно, если между различными частями дисциплины возникает противоречие. Ведь позже мне или другому врачу придется лечить то, что мы разбиваем.
— Это первая причина, — кивнула инструктор. — А вторая?
— Я не совсем уверена… — Лунзи чуть не упала и вспомнила о необходимости держать равновесие. — Мне кажется, что это из-за холодного сна. Я слишком долго пролежала в одной и той же позе. Возможно, это и вправду не позволяет стареть, но после пробуждения чувствуешь себя какой-то окостеневшей. Возможно, подобная потеря гибкости просто остаточное явление.
Инструктор долго молчала, полуприкрыв глаза. Лунзи расслабилась, позволив ноющему телу занять удобное положение.
— О противоречиях духа вам нужно поговорить с мастером, — наконец сказала инструктор. — А что касается сопротивления мышц, мы попробуем другой вариант через несколько дней и посмотрим, что из этого выйдет. Возможно, вы правы и это всего лишь следствие повторного холодного сна.
Другой вариант заключался в том, что Лунзи часами плавала в бассейнах с горячей и холодной водой, часто — против течения. Она ощущала, что ее тело напрягается, расслабляется и превращается в прежнее — уверенное и умелое. Ее тренировки включали гимнастику, бег, карабканье по стенам, музыку и под конец — после многочисленных консультаций с мастером — рукопашный бой.
Она никогда не будет воином, говорил ей мастер, но каждый аспект дисциплины медитации должен найти свое место в душе послушника, и она должна признать необходимость увечья или смерти, если поражение означает смерть других людей.
Но это не было единственной темой их разговоров. Ведь мастер прожил все те годы, которые она потеряла во время холодного сна. Он помнил ее такой, какой она была раньше, и то, что она пропустила. Мастер позволил ей подробно рассказать о своем горе, вызванном отчужденностью в семье, о чувстве вины, которое она испытывала из-за неприязни некоторых своих потомков, и возмущении их отношением. О боли от потери любимого, о боязни, что связи с людьми уже не восстановятся. Лунзи рассказала и о встрече с Сассинак и сложностях между ними.
— Она действительно старше меня, она даже говорит так… — Ее голос пресекся, и мастер настоял на том, чтобы она подробно передала весь разговор.
— Это ранит вас, — подытожил он, выслушав. — Вы старше, вы чувствуете это, и вам нужно должное подтверждение…
— Но я не чувствую себя старшей, — запротестовала Лунзи, пытаясь расслабить руки, готовые сжаться в кулаки. — Я чувствую… я не знаю, что чувствую. Мне кажется, я не могу быть молодой или старой. Я просто не принадлежу жизни, словно холодный сон все еще продолжается. Я даже не знаю, чья она дочь, — неужели я видела ее и позабыла об этом? Или они никогда не говорили о ней?
— Лист, унесенный ветром, — улыбнувшись, сказал Мастер.
— Вот именно.
— Вам стоило бы понять, что ветка принадлежала вам не больше ветра. И вы должны принять, что каждый из нас оказывается именно в то время и именно там, где нужно. — Он по-птичьи склонил голову набок. — Что вы будете делать, если вам снова придется воспользоваться холодным сном?
Она не позволяла себе думать об этом, у нее едва хватало сил бороться с паникой даже с помощью учения. Откуда он узнал, что время от времени она действительно просыпается в ужасе, чувствуя себя снова скованной холодным сном?
— Я… я не смогу этого вынести. — Она сжалась, стараясь не смотреть в глаза мастеру.
— Но вы не можете быть уверены, что это больше никогда не случится. — Его голос ничего не выражал.
— Нет, снова, нет… — Это звучало и как мольба, и как клятва; любая переподготовка не шла ни в какое сравнение с этим ужасом.
— Думаю, это состояние само собой пройдет, — задумчиво заключил мастер. — Но если этого не случится, нам придется принять меры. — На этот раз его молчание было Долгим, и Лунзи робко подняла глаза. Слова прозвучали резко, как удар кнута: — Мастер Лунзи! Это не превышает ваших сил и возможностей, вы вполне можете справиться с этим. Мы не отпустим вас до тех пор, пока вы не справитесь со своими страхами.
Больше всего на свете Лунзи хотелось отказаться, но она слишком хорошо понимала, что ничего хорошего из этого не выйдет. Следующие несколько дней потребовали напряжения всех ее сил, и физических, и духовных: напряженные беседы и консультации, часы, которые она провела в различных типах камер, похожих на резервуары для холодного сна, предварительно накачанная лекарствами почти до потери сознания.
Сначала ей казалось, что она сходит с ума, но мастер оказался прав — она смогла справиться со страхом. Полезный опыт, но Лунзи предпочла бы обойтись без него…
Со временем инструкторы одобрили ее восстановленные навыки, ее разум стал более уравновешенным. Она воспринимала свою неуверенность, приступы беспокойства, зависти и вины как переходный возраст. Со многими людьми такое случается на пороге четвертого десятка… Она была одним человеком, стала — другим, новым. Кем-то, кто не завидует духовной силе Сассинак или мускулам Айгара. Жизнь обрела смысл и перестала быть только лишь чередой потерь. Вызов брошен, и перемены уже не пугают, а даже радуют.
