Глава 2
Поселение «Урманное». В Алтайском Белогорье.
Когда начались предрассветные сумерки, мне пришлось притаиться среди пышных ветвей в кроне большого старого дерева, стоящего неподалёку от края болота. Внимательно наблюдая за еле заметной тропой, которую уже давно протоптало многочисленное семейство дикого кабана, я ожидал их появления, надеясь подстрелить молодого подсвинка. Уже долгое время на лесной тропе никто не появлялся и мое тело потихоньку стало затекать на широкой и толстой ветке. Едва я решил слезть с дерева и немного размяться, как в дальней части лесной тропы появились какие-то еле слышные и осторожные шумы. Так дикие кабаны никогда не передвигаются по урманному лесу, таким образом ходят только люди. Замерев на занятой ветке, и пристроив поудобней своё ружьё, я стал ждать дальнейшего развития событий.
Вскоре на лесной тропе появились четверо. Они о чём-то довольно тихо переговаривались между собой, и плавно отодвигая ветви на своём пути, шли по направлению к чёртовым плешам на болоте. Когда они были уже в нескольких саженях от старого дерева, я узнал всех четверых. По тропинке первым шёл, опираясь на заготовленную слегу, мой родной дед. В двух шагах за ним следовал старейшина нашего поселения Мирослав Кузьмич, а позади них, также со слегами в руках, степенно шли дед Богуслав и отец Яринки Родасвет Казимирович.
Стараясь ничем не выдать своё присутствие в ветвях старого дерева, я решил понаблюдать, куда именно направляются наши Старшие поселяне, и что они собрались делать на болоте. Долго наблюдать мне за ними не пришлось, так как едва четверо наших стариков углубились примерно на два десятка саженей вглубь болота, как под ними неожиданно вспух чёрный пузырь, и лопнув накрыл всех четверых с головой. Через мгновение лишь чёрное пятно на болоте указывало, что в этом месте находится топь. Моя попытка закричать не удалась, так как крик застрял в моём горле. Я тут же спрыгнул с ветви дерева… и проснулся.
Придя немного в себя, я внимательно осмотрелся по сторонам. Было позднее утро, я сидел мокрый от липкого холодного пота на широкой спальной лавке в просторной комнате, которую когда-то делил со своими старшими братьями. Первое что я сразу заметил, это то, что в нашем доме стоит непривычная тишина. Не было слышно, ни привычного полусонного бормотания не до конца проснувшихся младших сестриц-близняшек из соседней комнаты, которых матушка поднимала с первыми лучами солнца, ни настоятельного голоса моего строгого деда раздающего различные указания домашним, ни громкого мурлыканья моей пушистой кошечки Мурлыки, привыкшей спать у меня под боком или в ногах…
Мурлыку, я случайно обнаружил среди каменных осыпей недалеко от Чёртовой сопки, в самом конце прошлой весны, когда проверял свои расставленные охотничьи ловушки. Она тогда была ещё совсем слепым котёнком, нескольких дней от роду, и издавала еле слышные жалобные звуки. Скорее всего, её оставила в том месте мать, как самого слабого котёнка в помёте. Забрав найденную малышку с собой, и принеся её домой, я стал выкармливать её подогретым молоком, соорудив для этого специальную соску. Когда эта маленькая котейка наелась, она сразу же уснула на моих коленях, издавая довольные мурлыкающие трели. Так у дикой лесной кошечки появилось имя Мурлыка.
Моя матушка глядя как я занимаюсь с маленьким котёнком, лишь поворчала для приличия, что мол негоже дикого зверя к дому привечать. Однако, когда через три месяца Мурлыка извела всех грызунов, не только у нас дома и на подворье, но и у наших ближайших соседей, отношение моей матушки к подросшей лесной кошке полностью изменилось. С той поры, для моей пушистой лесной воспитанницы, у матушки всегда находилось свежее коровье молоко и мясная обрезь.
Отец с одобрением смотрел на все мои занятия с Мурлыкой, но мой дед сразу предупредил всех домашних, что молодые манулы признают только одного хозяина, поэтому строго-настрого запретил моим младшим сестрицам таскать на руках и тискать лесную кошку.
Стоило мне вспомнить о своей пушистой котейке, как занавесь на входе заколыхалась, и в комнату с любопытным взглядом зашла Мурлыка. Она по-хозяйски осмотрелась, и заметив, что я уже проснулся, запрыгнула ко мне на широкую лавку, ожидая очередную утреннюю ласку в виде поглаживаний серебристой спинки и почёсываний за симпатичными ушками.
Когда я занимался Мурлыкой, в соседней комнате послышались чьи-то шаги и голоса.
— Присаживайся, Мирослав Кузьмич, в ногах правды нет, — прозвучал голос моего деда, — тут нам никто не помешает всё обсудить.
— Благодарствую, Всеволод Доброславич, — ответил деду голос старосты поселения, — а внук твой Демидушка где сейчас?
— Отсыпается сердешный после долгой охоты, у себя в комнате. Вчера он не только марала и молодого кабанчика домой принёс, но и весьма интересные новости. Над чёртовыми плешами вновь загадочное сияние было…
— Неужто Демид его увидел и самолично в енто чёртово болото полез? — удивлённо перебил деда староста.
— Нет. Слава всем Старым Богам, что не он, иначе бы внук не удержался и полез в болото всё разведать. Загадочное сияние над чёртовыми плешами видела наша соседка Яринка. Вчера она мне во всех подробностях всё рассказала о том, как слышала что что-то на болоте булькнуло, а потом кто-то словно бы горестно выдохнул. Перепугалась девка шибко от увиденного, аж кожа на руках у неё гуськой покрылась, хорошо что Демидушка её сразу успокоил.
— Не понял я тебя, Всеволод Доброславич, он что… с собой девку на охоту брал?
— Не говори глупостей, Кузьмич. Кто же на многодневную охоту с собой обузу в виде младой девки берёт? Он её случайно в урмане встретил, где она лечебные травы и корешки собирала. Яринка в диком вьюне запуталась, когда корень жизни выкапывала. Вот Демидушка её из полона и вызволил, а потом они вместе домой возвернулись.
— Ты на мой вопрос не обижайся. Молодежь нынче не так мыслит, как мы всё воспринимали в старые времена. Мы же испокон времён старым устоем жили, а после того, как ты всех молодых отправлял учиться в уездную приходскую школу, многие дети на мир по-другому смотреть стали. Кто его знает, чего им там попы пришлые наговорили, и чему их там чужие люди научили.
— На то тебя старостой поселения и выбрали, Мирослав Кузьмич, чтобы ты всегда смотрел за порядком и соблюдением старых устоев, да детишкам нашим подсказывал где правда, а где кривда. Ежели мы не воспитаем в правде наших детей, то их воспитанием займутся чужие люди. Сам-то когда последний раз на торговом подворье был и последние новости от купцов слушал?
— На торговом подворье я в конце весны был, купцы говорили, что вроде ничего серьёзного в мире пока не произошло.
— Вот как, значит ты ещё не слышал, что у имперцев нового императора короновали. А теперича вспомни, друг мой, чем сие событие для простых людей обернуться может?
— Неужели ты думаешь, Всеволод Доброславич, что скоро опять война будет?
— А когда оно было по-другому? Вспомни-ка, Кузьмич. Ведь островитяне как народ дюже пакостными стали, когда у них к власти пришлые пришли, а они только войной и грабежом живут. Потому-то они и науськивают всех молодых императоров воевать своих ближайших соседей, а когда воюющие стороны ослабнут от кровавых войн, туда приходят островитяне, чтобы до конца ограбить все пострадавшие от разорения страны. Да и сами пришлые любят нападать, вот только на более слабые страны, чтоб убытков от войн для них меньше было, а добычи вдосталь.
— И как скоро нам ждать войны?
— Не знаю, Кузьмич. Думаю, что спокойных лет семь-восемь у нас ещё есть. Имперцам ведь после последних войн и захвата огромных пространств Великой Тартарии, надо восстановиться, земли и пустующие города своими людями заселить, да и добра кой-какого поднакопить, а без ентого им нет никакого смысла воевать. Но я тебя позвал не для того, чтобы дела имперцев и островитян обсуждать. Меня первым делом интересуют твои мысли, относительно загадочного свечения замеченного Яринкой над чёртовыми плешами.
