Очнулся Зоров с ощущением общей слабости, но уже совершенно здоровым. Посмотрев перечень лекарств, которыми напичкала его аптечка, он только головой покачал. Электронный лекарь применил комбинированную гормональную атаку в сочетании с мощной антибиотиковой блокадой, влил лошадиную дозу иммуноактиваторов и целый ряд специфических антидотов. Плохи, видать, были дела у бывшего десантника I ранга Александра Зорова…
– Извините, сэнсэй, – вслух пробормотал он, обращаясь к непредставимо далекому Ямото Сузуки, – но без химии я бы точно подох. Если вернусь, отработаю на Полигоне штрафными кругами.
И приняв еще две капсулы тетрастимулина, Зоров почти бодро вскочил на подгибающиеся ноги и осмотрелся. Солнце клонилось к закату. "Зайцы" уже не резвились на косогоре, а сидели полукругом чуть поодаль и смотрели на Зорова огромными, влажными и очень грустными глазами. "Может, они разумны?" – подумал Зоров, но "зайцы", словно сорванные порывом ветра, бросились наутек и вскоре скрылись в зарослях фиолетового кустарника. Вопрос остался без ответа. В двух шагах возвышался куб Двери. Интересно, куда она приведет его на этот раз, с неожиданной злостью подумал Зоров. И тут же осадил себя: эмоции сейчас плохие советчики. Тетрастимулин действовал быстро: мышцы Зорова налились упругой силой, обострились чувства и рефлексы. Он загерметизировал "шкуру", надел маску, вооружился лазерным пистолетом и шагнул к Двери. А мозг работал, быстро и без устали, как восемнадцать лет тому назад, когда он писал докторскую. Предстояло ответить на два вопроса. Первый представлял чисто академический интерес и заключался в следующем: Двери соединяли между собой удаленные точки в пространстве нашей вселенной, или же они были местом изменения фазовой координаты метрики континуума и соединяли, таким образом, различные "фазовые вселенные" одиннадцатимерной Большой Вселенной? Второй вопрос был главным: как вернуться обратно? Увы, Зоров не знал ответа ни на один из вопросов. Более того, в голову не приходило ни одной толковой идеи. А когда нет идей, надо продолжать эксперименты – авось что-нибудь и забредет в голову. Эту практическую мудрость физиков-теоретиков Зоров усвоил еще со студенческой скамьи и теперь, невесело усмехнувшись, в очередной раз шагнул в Дверь.
…Желтые песчаные дюны плавно опускались к морскому берегу. Вода была непривычного, но очень красивого золотистого цвета, неспешные валы накатывали на берег, шлифуя песок. Куб Двери окружали вросшие в песок статуи каменных исполинов, смотревшие на Зорова с затаенной мудростью веков. Грубо высеченные лица казались почти человеческими, и он невольно начал искать взглядом другие признаки цивилизации. Но кроме источенных временем статуй ничего более не указывало не только на существование разумной жизни, но и жизни вообще. Зоров включил антиграв и взмыл на сотню метров, обшаривая взглядом отодвинувшийся горизонт. Ничего. Он опустился возле Двери и снова ступил в неизвестность. Бесконечная ледяная равнина, укрытая саваном мертвенно-белых цветов, убегала в исколотую дрожащими сполохами неверного призрачного света даль. Нестерпимый холод, от которого не спасала "шкура", ожег кожу и запустил в тело ледяные когти. Зоров, не желая ни на секунду задерживаться в этом царстве холода, бросился к Двери, а перед внутренним взором вдруг с поразительной ясностью возник пейзаж, виденный им в финале первого из земных снов наяву: излучина реки с кристально чистой водой, зеленое небо, странные деревья, напоминающие серебристые зонтики, и маленький бревенчатый домик… И когда померк золотисто-лимонный свет Перехода, он увидел все это воочию. И замер, потрясенный. Оцепенение прервал голос, окликнувший Зорова по имени. Он стремительно обернулся… и едва не выронил взятый на изготовку лазер.
– Дальвира?!
Женщина-фея из загадочного и странного подземельного храма стояла в нескольких шагах от него; на губах ее играла легкая улыбка, а в изменчивых, как море, глазах таилась непонятная грусть…
– Вы удивлены? Алзор не разучился удивляться?
Прелестный мелодичный голос журчит, подобно лесному ручейку. Сейчас, Зоров чувствует это, она говорит с ним обычным образом, без всякой телепатии. Он вымученно улыбнулся.
– Хотел бы я посмотреть на того, кто не удивился бы на моем месте… Признаюсь, меньше всего я ожидал встретить вас… тем более здесь. Но, коль мне все это не снится, я о многом хочу вас спросить, Дальвира.
– Идемте в дом. В данный момент он пуст, и мы можем спокойно поговорить.
Дом был как дом, бревна оказались умело сработанной "под натуру" стилизацией, но что-то едва уловимое – малозаметные нарушения привычных архитектурных пропорций, незамкнутость линий, порождающая тревожное ощущение раскрытости, незащищенности всего пространства дома, так что о нем уже нельзя было сказать "мой дом – моя крепость"; старинные, напоминающие фигуры Роршаха узоры на оконных витражах, – все это неприятно холодило Зорову сердце. Внутри дом казался гораздо больше, чем снаружи. Дальвира уверенно провела Зорова через несколько комнат с множеством различных по форме и размерам зачехленных предметов в зал с низким белым потолком, диваном, двумя плотно зашторенными окнами и загадочным свинцово-серым ящиком, над которым клубился плотный сизый туман. Кроме двери, через которую они вошли, в зал вели еще две: одна простая, деревянная (или из пластика под дерево), и вторая, весьма необычного вида, мощная, из тяжелого серого металла, без ручек и каких бы то ни было видимых отпирающе-запирающих приспособлений.
– Присядем, – сказала Дальвира, опускаясь на диван.
Зоров мог поклясться, что спокойное и приветливое выражение ее лица маскирует другие чувства, среди которых тревога далеко не на последнем месте.
– Сразу хочу развеять ваши возможные опасения по двум пунктам, – быстро произнесла Дальвира, коснувшись руки Зорова. – Вы непременно вернетесь, и там, на Планете Карнавалов, пройдет совсем немного времени. Так что над вами цейтнот довлеть не должен. Скорее у меня есть определенные проблемы в этом плане. Но самое важное и необходимое, я уверена, мы успеем обсудить. Со времени нашей первой встречи вы узнали немало нового, но главное вам еще предстоит узнать и… испытать. Хочу сразу сказать, что человек по имени Джек Мак-Киллан в основном прав в нарисованной им картине Мироздания. Насколько мне известно, в уточнении нуждаются некоторые частности его теории, и кроме того, он вплотную подошел, но так и не переступил в своих изысканиях порог, ведущий к Генеральному Обобщению. Впрочем, это отнюдь не умаляет его заслуг. Мак-Киллан, бесспорно, гений – один из величайших в истории земной цивилизации.
