— К чему я предавался ностальгическим мемуариям? Чтобы ты, Фаций, затвердил очень простую вещь. Здесь не лучшее место для жизни, как ни поверни, но несколько лет я прожил в мире с самим собой. И не спешу умирать за какой‑то империум, святую веру и прочие возвышенные вещи. Я верен себе. Отчасти — гарнизону, потому что они мои солдаты, и без них я пропаду. И больше — никому и ничему. Нам нужно бежать с Ахерона. Для этого необходима боевая техника. И ты мне ее обеспечишь, иначе… Перспективу я тебе обрисовал, и теперь, думаю, ты в ней не сомневаешься.
— Я разоблачу тебя.
— Давай, — усмехнулся Тамас. — Пробуй. Командования, которому ты мог бы написать кляузу, уже нет. А личный состав молится на меня, как на святого. На спасителя и защитника, который единственный знает, что и как нужно делать. Поп, который не только обрекает всех на смерть, но и клевещет, можно сказать злоумышляет против мудрого и доброго командира — это очень хорошо, очень еретично! Так что — в добрый путь.
— Ты все предусмотрел, — недобро, зло протянул Фаций.
— Друг мой, мне больше ста лет, — опять усмехнулся Хаукон. — Я на четверть составлен из биопротезов и видел больше, чем ты можешь себе представить. Да, я все предусмотрел. Пожалуйста… — Тамас вновь сменил тон и вернулся к просьбе. — Прошу тебя, не усугубляй наши проблемы. Я не хочу идти на радикальные меры, и тебе они тоже не нужны. Выполни мою просьбу и окормляй дальше своих верных прихожан, как считаешь нужным.
— Лжец, лукавый лжец, — мрачно хмыкнул Лино. — Ты ведь знаешь, что…
Он оборвал себя на полуслове, видимо, не считая нужным продолжать.
— И все‑таки одного ты не предусмотрел…
— Чего именно? — с интересом спросил комиссар — еретик.
— Ты — не главный на базе.
— А, ты про Холанна, нашего коменданта… — протянул Тамас.
Уве стиснул зубы, ожидая пренебрежительного отзыва, мимолетного оскорбления. Очередного унижения.
— Понимаю, — с ноткой неподдельного уважения вымолвил Хаукон. — Думаю, понимаю, к чему клонишь…
— Он — комендант. А ты — нет. Ты даже не настоящий комиссар… Уже. И только комендант может мне приказать экзорцировать оскверненную технику. А ты сам приложил много сил, чтобы все видели в нем таинственного героя и очень значимого человека из Танбранда.
Фаций решился, и его голос вновь преисполнился уверенности — твердой, непреклонной.
— Если Холанн прикажет мне, я выполню этот приказ. Но он не прикажет. А ты можешь… — священник запнулся, но все же договорил задуманное. — А ты можешь идти в жопу со своими хотелками.
— Хитро, хитро придумано… — задумчиво согласился Хаукон, и Уве отметил про себя, что так же выразился накануне орк Готал. — Да, мне, пожалуй, будет опасно идти сразу против двоих — священника и коменданта. Но, думаю, это не проблема.
— Надейся. предатель, — скрежетнул Фаций, но Тамас пропустил выпад мимо ушей.
— Да, определенно не проблема, — решил вслух Хаукон.
— Он не сломается! Ты не сможешь запугать его!
— Я и не собирался его пугать. Да, я ему угрожал, но сейчас не тот случай, — неожиданно сказал еретик, и Уве почувствовал удивление, бездонное, как океан Ахерона. А комиссар тем временем размышлял вслух, или, быть может, читал лекцию священнику.
— Холанн мог бы много добиться. К сожалению, его слишком долго заколачивали в чуждую ему форму силами всей воспитательной машины Танбранда. Природная живость ума и прочие полезные качества искривились и застыли в новой матрице. В иных обстоятельствах из него мог бы получиться хороший сержант или унтер. Может быть даже офицер. Но теперь поздно меняться, ведь ему, кажется, уже за сорок… Так вот, к чему я это говорю. Холанн не глуп и по — своему смел. Он не побоялся даже выйти со мной к оркам, хотя чуть не упал в обморок пару раз. Ему можно грозить в малом, но если я поставлю на кон судьбу Волта, это его только укрепит. Поэтому я не стану его пугать. Я расскажу ему то же, что рассказал тебе — о наших перспективах и о том, что выхода нет. Уверен, он сделает правильный выбор.
— И о своем отступничестве тоже расскажешь?
— Если понадобится, — непреклонно подытожил Тамас. — Он не сумасшедший фанатик, а просто человек, который мало что видел в своей жизни. Фанатика я бы просто убил. С человеком — договорюсь.
Разговор — если это можно было назвать разговором — стремительно увял. Собеседникам было больше нечего сказать друг другу. Судя по быстрым шагам, еретик Тамас вышел первым, сочтя тему исчерпанной. Священник вышел следом, тяжело, шаркающей походкой. Дышал он столь тяжело, что не видя Фация Уве мог бы предположить, что за ящиком бредет одышливый старик.
Боль в мышцах от долгого неестественного положения разом свалилась на Холанна. Заставила зашипеть и скривиться при первом же движении. Гайка, похоже, только сейчас отдала себе отчет, что большую часть подслушанного разговора она провела в объятиях коменданта. Пусть почти платонических, но все же… она смутилась и отпрянула к стене, под стеклянный прямоугольник, одергивая ворот, поправляя длинные светлые волосы. Туэрка отвернулась от Холанна, ее вздернутый нос в профиль казался еще более курносым и… милым.
Уве с силой растер лоб, стянутый глубокими морщинами и выдохнул. Посмотрел на Туэрку, которая по — прежнему избегала его взгляда. На кусочек звездного неба, что виднелся сквозь стекло. На телескоп.
И отчетливо понял, что теперь ему предстоит принять первое настоящее решение в своей жизни. Полностью самостоятельное, от которого вполне вероятно зависела чужая жизнь… или смерть. Решение, от которого нельзя увильнуть или сбежать, хотя бы потому, что Гайка слышала все, а сейчас Уве скорее умер бы, чем дал ей повод считать себя слабым трусом.
Но самым страшным было то, что Холанн не мог сказать, на чьей стороне его предпочтение. Десятилетия прожитой жизни, вера в Бога — Императора — все вопияло о том, что Тамас мерзкий еретик, а речи его есть сладкий яд, что отравляет души маловерных. Уве повторял себе это снова и снова стиснув зубы, сжав кулаки до боли в тонких слабых пальцах уже немолодого счетовода.
Но не мог поверить до конца, всей душой, без сомнений и колебаний.
"Неужели так и начинается Отступничество? С малого сомнения?.." — спросил он себя. уже понимая, что некому дать ответ.
И тут завыли тревожные сирены.
День сорок четвертый
Танбранд обращался в склеп, дистрикт за дистриктом, уровень за уровнем. Однако внешне он не походил на темную могилу. Стационарные аккумуляторы все еще хранили энергию, теплоэлектростанции пережигали прометий на электричество, автоматика и сервиторы поддерживали работу отдельных систем и районов в меру своих скудных возможностей. Часть районов погрузилась во тьму, но другие по — прежнему сияли светом. Повинуясь таймерам загорались и гасли сигналы на высотных вышках. Каждый час звонили будильники, а пневматическая почта административных учреждений гоняла впустую тысячи капсул.
