— Корабль! Развернуть звездолет в нужную сторону — и использовать энергетический выброс перехода в волну в качестве толчка!
— Умница, Борготта. Это наш шанс.
В рубке воцарилась тишина. Люди пытались осмыслить великолепное безумство идеи.
— Светлый огонь! — гитарист хлопнул ладонью о колено. — А мне нравится! Все лучше, чем задохнуться в этой жестянке. Твое мнение, капитан?
— Развернуть корабль не проблема, — взвешивая каждое слово, заговорил Бижан. — Нацелить на Тамир — тоже. Навигация работает, маневровые двигатели действуют. Даже отчасти погасим скорость. Но если толчок будет недостаточно мощным, нам это ничего не даст. А если окажется слишком сильным… Корабль не выдержит.
— Ну, раскурочит дюзы! Даже пару кормовых отсеков! Там и так вакуум, а реактор не пашет. Откачаем воздух из отсеков, где он остался, задраим все мембраны, пересидим в рубке…
— Нас размажет ускорением. Компенсаторы инерции скисли…
— Дублирующий контур! Он подзаряжается из рубки!
Вехдены повернулись к Шам-Марг:
— Вы согласны?
— Мне все равно, где выходить. Я не все поняла, — птица развела руками, словно марионетка под управлением начинающего кукловода. — Объясните. Мне интересно есть.
V
В рубке кипела работа.
Гитарист с барабанщиком, закрыв нижнюю часть лиц белыми повязками из хлопка, уселись на корточки в углу. В руках каждый держал по прозрачному цилиндру — аккумуляторы извлекли из разъемов, вскрыв стенную панель. У гитариста дело спорилось быстрее, но и барабанщик старался. На лбу его выступили бисеринки пота.
В цилиндрах разгоралось темно-розовое свечение.
Бижан копался в сфере управления, разворачивая корабль на новый курс. Он то и дело сверялся с динамическим атласом сектора. Наконец зеленый ромбик на контрольном дисплее совместился с оранжевым. Радостный писк возвестил: ориентация завершена.
Юлия тем временем подробно объясняла Шам-Марг, что надо делать. Флуктуация слушала, краем глаза наблюдая за действиями Бижана. Птице было интересно.
Один Лючано остался не у дел.
— Ограничения! — с восторгом заявила птица, когда Юлия закончила. — Уникальный опыт! Я правильно осталась. Хорошо есть!
Гитарист, хрустнув плечами, передал заряженный аккумулятор капитану и снял повязку.
— Неси скафандр, — бросил Бижан, вставляя цилиндр в гнездо. — И помоги ему… ей облачиться. Времени мало.
Юлия подвела Шам-Марг к пульту.
— Здесь, — помпилианка вызвала на дисплей схему корабля, — вам надо будет вручную открыть мембрану. Закроете ее за собой, откроете следующую, разблокируете шлюз… Господа, дайте коды!
— Даю, — кивнул гитарист, извлекая из ниши громоздкий скафандр.
— Коды? Разблокировать? — птица моргнула. — Не понимаю.
— Наберете определенные цифры на кодовом замке.
— Цифры? Не понимаю.
— О-о, нет! Так мы и до коллапса Вселенной не успеем. Нужен сопровождающий.
— Но в том отсеке — почти вакуум! — «йети» едва не выронил свою ношу. — А у нас только один скафандр в рубке. Остальные — как раз там, куда надо попасть.
— Проклятье! Так надевайте скафандр, бегите туда и принесите второй — для сопровождающего!
— Время, время!.. Тысяча квазаров! МОРС! У нас есть человек в МОРСе!
Палец Бижана победно уткнулся в грудь Тарталье.
«Что-то все сегодня в меня тычут. Пальцами, стволами, кулаками», — с обидой подумал Лючано, но счел за благо смолчать.
— Надевай скафандр на пенетратора! Я перепрограммирую МОРС. Гив, ты закончил? Подавай сигнал бедствия на Тамир. Скажи, что входим в систему. Точный курс и скорость сообщим дополнительно. Остальное сам знаешь: авария, реактор мертв, воздух на исходе. Леди, пристегните детей к креслам! Компенсаторы — компенсаторами, но может и тряхнуть. Шевелитесь, сонные мухи!
Вряд ли «нормальная» помпилианка проявила бы заботу о рабах, пристегивая их к креслам. Даже по чужому распоряжению. Впрочем, на краю гибели — не до расовых комплексов!
Бижан открыл панель на «жилетке» Тартальи и занялся программированием.
— Готово, — вскоре сообщил он. — МОРС даст тебе четыре минуты в разреженном воздухе, при низкой температуре. За это время ты должен все успеть и покинуть отсек. Схему корабля, ваше положение и техзадание я буду транслировать на шлем. Не заблудитесь.
— Уж постараюсь, — буркнул Лючано.
Гитарист закончил облачать «овоща» в красивый, серебристый с ало-белыми «вставками» скафандр. Он активировал системы, внешнюю акустику, за минуту прогнал диагностику — и с удовлетворением хмыкнул.
— Пошли, — махнул Лючано пенетратору, и первым оставил рубку.
Путь занял минут семь. Они двигались по центральному коридору, никуда не сворачивая. Дважды приходилось открывать промежуточные мембраны. Коды не требовались. Хватало простого касания сенсора — здесь, где опасность разгерметизации отсутствовала, блокировку удалось отключить дистанционно, из рубки. Схема корабля висела у Тартальи перед «глазами», накладываясь на картинку, транслируемую камерой.
По схеме ползли две красные точки: он и Шам-Марг.
Бо́льшую часть пути птица молчала. Лишь когда Бижан уведомил, что они подходят к заблокированным отсекам, флюктуация заговорила.
— Вы боитесь существование прервать. Так?
— Боимся, — Лючано пожал плечами.
— Это трудно есть. Все время бояться.
— Почему — все время? Все время мы об этом не думаем. Только иногда.
— Как здесь сейчас?
— Сейчас? Нет. Сейчас мы стараемся выжить. Некогда нам сейчас бояться.
— Ты интересное сказал. Буду думать.
— Внимание! Первая предшлюзовая мембрана. Борготта, наберите код…
Слушая указания капитана, Лючано набрал восьмизначный код. Загорелся оранжевый индикатор: «опасность средней степени». Тем не менее, мембрана втянулась в стены.
Тесный отсек через десять шагов перекрывала вторая мембрана. Здесь оказалось холодно, но, в общем, терпимо. Лючано задраил за собой перегородку.
— Борготта, входишь в экстрим-зону! Напоминаю: четыре минуты. Не забыл, что тебе делать?
— Помню.
— Не слышу. Повтори.
— Есть, капитан! — по-военному рявкнул взбешенный Тарталья.
— Не ори, я не глухой. Связь барахлит. Ну, удачи. Когда задраишь вторую мембрану, связь может пропасть. Тебе придется дей… само…
Голос Бижана утонул в скребущихся шорохах. Лючано вздохнул и двинулся вперед, к дальнему концу отсека.
— Подожди, — остановил его голос птицы. — Сказать хочу. Чтоб ты знал. В тебе часть нашего есть. Часть нашего вживается. Часть нашего растет. И то, и другое есть.
