— Нет, Улисс. Такую жертву я не приму. Ты пилот. А пилоты должны летать. На то они и пилоты…
Глава одиннадцатая
ЧЕРТЕЖИ МЕЧТЫ
Из космофлота я, конечно, не ушёл. Нас с Робином перевели на линию Луна — Юпитер, и мы ушли в рейс с группой планетологов. Мы высаживались на спутники этой гигантской планеты. На Ио и Ганимеде поставили новые автоматические станции. Исследователи оказались отчаянными ребятами, все они были ярыми сторонниками быстрейшего заселения больших спутников Юпитера и неутомимо искали подтверждения своим доводам. Один из них, Олег Рунич, особенно нервировал нас. Он был убеждён, что в глубинах океана Юпитера существует замкнутая органическая жизнь, и так и лез в десантной лодке поближе к атмосфере планеты, чтобы испытать какой-то необычайно чувствительный прибор — регистратор биомассы.
Словом, у нас было много хлопот с планетологами. Но когда мы их удерживали, ссылаясь на коварство Ю-поля, они возражали, ссылаясь на наш знаменитый экспериментальный полет вне времени.
Беспокойный это был рейс. И когда мы наконец благополучно возвратились на Луну, я почувствовал необходимость разрядки.
Нам с Робином дали двухмесячный отпуск. Я, разумеется, собрался с ближайшим рейсовым на Землю. Робина отец уговорил остаться на Луне.
— Хочет, чтобы я ему помог обработать какие-то вычисления на Узле связи, — сказал Робин.
— Нет, — сказал я, — хочет привязать тебя к Узлу семейным узелком. Договаривай уж до конца.
— Похоже, — согласился он. — Особенно Дед настаивает.
— Ну как же! Династия Грековых — космических связистов. Ты бы женился, Робин. Династия так уж династия. — Преемственность надо обеспечить, чтобы дело не заглохло.
— И женюсь, — сказал Робин своим невозмутимым тоном. — Одному тебе, что ли, можно?
Андра встретила меня в космопорту. Повисла у меня на шее, шепнула:
— Обещал носить на руках — так неси!
Недолго думая я подхватил её, смеющуюся, на руки и понёс сквозь толпу. На площади перед зданием космопорта Андра высвободилась. Озабоченно поправила причёску, потом критически оглядела меня и, найдя, что я порядком обносился, потащила в ближайший рипарт.
Мне доставляло неизъяснимое удовольствие подчиняться ей во всем. В зеркале рипарта я увидел на своём лице незнакомую улыбку — благодушную и туповатую. Странное дело — я никак не мог согнать её с лица, она все время возвращалась, я чувствовал это. Так я и сидел с этой улыбочкой дома за столом, попивая кофе и заедая яблочным пирогом и очередными грандиозными проектами из области этнолингвистики. Потом мы взяли машину и укатили к морю, и я, блаженно улыбаясь и закрыв глаза, лежал на теплом песке в дюнах, и Андра натёрла меня какой-то новой мазью, предохраняющей от ожогов. От шершавых, нагретых солнцем сосен шёл отличный смолистый дух. Мы надели маски и ласты и, включив дыхательные аппараты, надолго ушли под воду, и плавали, и бродили, взявшись за руки, среди леса водорослей. А потом опять лежали на песке и смотрели, как закатное красное солнце погружается в море.
Наверное, это и было счастье.
Дни стояли сказочные — тихие солнечные дни начала сентября. По утрам я отвозил Андру в Веду Гумана, а к концу занятий приезжал за ней. Все с той же благодушной улыбкой я ожидал её в вестибюле, и она сбегала по лестнице в неизменном сопровождении двух-трех юных гуманитариев, и я, улыбаясь, оттирал эскорт плечом. Гуманитарии умолкали на полуслове и несколько ошарашенно смотрели, как я усаживал Андру в машину. Моя жена, высунувшись из окошка, докрикивала им окончание разговора, но я включал первую скорость. Андра сердито поворачивалась ко мне:
— Как не стыдно, Улисс! Ты ведёшь себя как маленький…
Выговор разбивался о мою улыбку. Я посылал ей менто: «Люблю».
— В конце концов, просто невежливо, — не сразу сдавалась Андра.
«Люблю», — твердил я.
Ничто на свете, кроме неё, меня не интересовало. Даже читать было неохота. Стоило Андре выйти из комнаты, как я вскакивал и шёл за ней. Я просто не выносил её отсутствия.
На второй день Андра сказала:
— Вечером мы поедем к матери. — И, предупреждая мои возражения, быстро добавила: — Мама как будто примирилась.
— А что ей оставалось? — буркнул я.
— Будь повежливее и не вздумай торопить меня домой, — сказала Андра. — У мамы сейчас очень трудная полоса.
«Трудная полоса». Я восхищённо смотрел на свою жену. Мне ужасно нравился её голос и всё, что она говорила, каждое слово.
— Отец недавно говорил с ней…
— Он приехал?
— Нет. У него самый разгар работы, и он умолял маму прилететь к нему в Индию.
— А она что?
— Раздумывает.
Ронга встретила меня не то чтобы холодно, но сдержанно. Я внутренне поёжился от её испытующего взгляда. Андра что-то рассказывала о своих лингвистических делах, а Ронга в упор смотрела на меня. Она как бы спрашивала: «Могу я доверить тебе свою дочь? Ведь у меня нет никого дороже Андры…»
Потом налила в бокалы шипучего вина. Я взял свой и сказал, обращаясь к Ронге:
— Будь счастлива, старшая.
— Что говорить обо мне, — ответила она, и мне показалось, что голос её звучит мягче. — Будьте счастливы вы с Андрой.
Андра вскочила, обняла мать:
— За нас с Улиссом, мамочка, не беспокойся. Мы пьём за тебя и… за папу.
Я думал — грянет гром. Нет, обошлось. Ронга только головой покачала и пригубила вино.
Но, как видно, её все ещё одолевали сомнения.
— Улисс, про тебя стали часто писать в газетах. Ты что же, намерен повторить тот полет?
— Если повторение и состоится, то очень не скоро, — ответил я.
— На днях передавали интервью с Боргом. Насколько я поняла, начато проектирование корабля с этим… каким-то странным двигателем.
— Хроноквантовым. Знаю.
Ронга помолчала. Ожидала, наверное, не разовью ли я тему. Но я потягивал вино, поглядывал на Андру. И хотелось мне одного — поскорее очутиться дома.
— Надеюсь, теперь, — Ронга подчеркнула это слово, — теперь ты с большей ответственностью будешь обдумывать свои шаги.
И я ответил солидно, как и полагается семейному человеку:
— Ну, ещё бы!
Андра тихонько прыснула в ладошку.
Да, я знал, что Борг начал проектировать корабль, об этом мне ещё в Селеногорске рассказали. Знал даже, что ему предоставили один из корпусов Института ракетостроения — это по соседству с посёлком космонавтов, рукой подать. Но день проходил за днём, а я не торопился наведаться к Боргу.
