После, когда солнце зашло и наступила ночь, начался пир. В покоях дворца и в его внутреннем дворике, освещенном факелами и красными отблесками огромных печей, праздновало свыше двух с половиной тысяч человек.
Дворец был просто великолепен. Он был неописуемо роскошен — со своими золотыми украшениями, старинными вазами и статуями, стенными панно из цветного камня и паркетом из драгоценных пород дерева. Здесь тоже причудливо сочетались старое и новое. Электрические лампы, заливавшие дворец своим светом, были спрятаны внутри старинных светильников, на столах рядом с потемневшей от времени серебряной посудой и сделанными из рогов кубками стояли изящные хрустальные бокалы, только что изготовленные на горданских фабриках; ручной работы ковры неплохо уживались с новыми шелковыми драпировками, а почтенного возраста шкафчики и лавки — с роскошной мягкой мебелью. Такое же сочетание было и в тронном зале, где над игравшим роль трона резным креслом с полустертой бархатной подушечкой сверкал электрическими огнями сделанный из разноцветного стекла герб Зерманда — воин с поднятым мечом на лазоревом поле.
Пир продолжался всю ночь. А рано утром Его Величество в сопровождении почетного эскорта красивейших девушек из знатных семей, одетых в белоснежные одежды, а также всех пировавших ночью двух с половиной тысяч человек и вдесятеро большего количества прочих зрителей пешком отправился к реке. Там первосвященник Зерманда, в черно-золотом, расшитом изображениями солнца одеянии, окропил коленопреклонного правителя речной водой из священного сосуда и прямо на берегу, стоя лицом к восходящему солнцу, окончательно провозгласил его полноправным монархом. Последовавшие за этим праздничные танцы и еще одно почетное шествие обратно во дворец стали завершением коронации.
Оставила приятное впечатление у Билона и аудиенция у Его Величества, на первый взгляд, типичного местного властителя, грозно восседающего в старинных одеждах на старинном троне, но, тем не менее, неплохо знающего два иностранных языка, разбирающегося в сложных и запутанных проблемах мировой политики, и придирчиво следящего за тем, чтобы все его ответы были наилучшим образом записаны на новенький магнитофон Билона. В конце этой аудиенции, вдоволь наговорившись, высказав свою осведомленность в различных вопросах и придя в хорошее настроение, король предложил «Курьеру» организовать свой корпункт в Дурдукеу и даже пообещал взять на себя все расходы по его оборудованию и работе на ближайшие десять лет.
Пребывая еще в состоянии легкой эйфории, Билон передал королевское пожелание вместе с прочей информацией и был слегка удивлен, получив ответное сообщение о согласии газеты и своем назначении на должность собственного корреспондента «Курьера» в Зерманде.
Будущее тогда рисовалось Билону в весьма розовых тонах. Жизнь в далекой экзотической стране, обширные знакомства в высшем свете Зерманда, красочные репортажи, приятные вечера с зермандскими красавицами, чудесная коллекция произведений искусства и мастерства ремесленников, затем триумфальное возвращение домой или переезд в какую-нибудь более развитую страну… Такими представлялись ближайшие месяцы Билону, даже не предполагавшему, чем ему придется заниматься в Зерманде в течение следующего года.
Да, в действительности все было совсем не так, как в начале представлялось Билону. Весна кончилась, и Дурдукеу на несколько месяцев превратился в раскаленный ад, где жизнь днем полностью замирала и оживлялась лишь к вечеру. Электричество в роскошный отель, куда поселили Билона, подавалось только несколько часов в день. На большее не хватало мощности единственной в стране электростанции, построенной еще баргандцами и работающей на угле, добываемом открытым способом в нескольких километрах от города. При сильном ветре со стороны угольного карьера столицу накрывало отвратительное облако угольной пыли.
Кроме электростанции и небольшого сарая, в котором допотопная паровая машина приводила в действие несколько стареньких станков, в стране не было ни одного современного промышленного предприятия. Железных дорог не существовало вообще, а сеть шоссейных дорог ограничивалась шестиполосной автострадой длиной семнадцать километров, связывавшей аэропорт, куда раз в неделю прилетал небольшой самолетик из Кушуда, с загородной королевской резиденцией.
В Дурдукеу был свой водовод, берущий воду из артезианских колодцев, и своя примитивная, но надежная система канализации, и горданские строители, возводившие отель, проявили чудеса технической смекалки, чтобы подключиться и к тому, и к другому. Но насосы даже при наличии тока в сети не доставали выше третьего этажа, так что Билону в самом начале пришлось приложить все свое искусство в ведении переговоров, чтобы переехать с десятого, самого верхнего этажа, на который его по местной традиции вначале поселили, хотя бы на второй. Все равно, ходить принимать душ ему приходилось в старинный особнячок с полным набором местных гигиенических принадлежностей, где разместили горданское посольство.
Не особенно баловало своим вниманием Билона и местное высшее общество. Король, растративший на церемонию коронации сумму, в несколько раз превышающую годовой бюджет страны, и вынашивающий несколько не менее грандиозных замыслов, столкнулся с мощной аристократической оппозицией, придерживающейся традиций и не одобряющей появление иностранцев откуда-то из-за океана на священной земле древнего Зерманда. Знать была сильна, и король покорился: перестал ежедневно пользоваться своими автомобилями, поставил на прикол катер, повелел законсервировать в ангаре королевский самолет, на котором, впрочем все равно некуда было летать, со вздохом приказал убрать из покоев магнитофон с любимыми записями, аннулировал несколько крупных контрактов и сократил до минимума, как и приличествовало монарху, контакты с иностранцами. В итоге за без малого полтора года, проведенные в Зерманде, Билону так больше и не удалось получить ни одной королевской аудиенции.
На родовые празднества чужих обычно не приглашали, а пиры у менее изоляционистски настроенных вельмож, на которых удалось побывать Билону, особого впечатления не произвели. Его раздражали и необходимость выпивать огромное количество тепловатого местного пойла, заедая его не меньшим количеством странных на вкус яств, и однообразная и слишком громкая музыка, и светские беседы с хозяевами, в трезвом состоянии знающими около сотни баргандских слов, а в подпитии произносящими получасовые речи на чистом родном языке.
