Лето я провела с семьей. Ездили на речку, работали на даче, но это не столь важно.
Лето прошло, наступил второй курс. Проучилась я не долго, где-то с месяц.
Однажды на одно из наших занятий, а точнее на историю, пришел неизвестный мне раннее человек и сообщил, что на Кавказе нестабильная обстановка и требуются добровольцы на так сказать «вспомогательную работу». Конечно я и Алла, полные подросткового энтузиазма и максимализма, записались одни из первых. О своем решение я сообщила родителям по телефону, мама охала, ахала, и умоляла отказаться, папа же отойдя от матери, пожелал удачи, сказал, что его принцессу никто не посмеет тронуть, иначе злобный дракон прилетит и оторвет все к едрене фене.
После недельных прохождений медкомиссий, тестов, физ. подготовок, на стенде, расположенном в главном холе проявился список, где значились наши имена. Помню, какой визг подняла моя подруга, когда прочитала наши фамилии, а потом, обняв меня, прыгала как маленькая девочка.
— Ань, ну что, за отвагу и героизм, которые нам предстоят? — подняв бокал с вином, спросила Алла. Последний вечер на «воле» мы решили отметить походом в ресторан. Конечно не богатый и известный, куда там бедным студенткам, но милый и уютный.
— Ну да, героизм в борьбе с бумагами и помощи раненым, — скептически ответила я.
— Ой, да ну тебя. Зато знаешь, как круто мы будем смотреться, когда приедем оттуда, — подруга мечтательно закатила глаза.
— С медалями и орденами, — улыбнулась поддакнула я.
— Конечно. Ну, так за нас, дорогая, — мы осушили бокалы, и продолжили наш разговор о предстоящих нам «отваге и героизме».
На следующие утро мы вылетели из аэропорта к месту нашей службы. Родители проводить меня не могли, так как жили далеко от Москвы, зато по телефону мы говорили около часа. Забравшись на трап, я в последний раз вдохнула запах родины, как бы это глупо не звучало, и зашла в салон. Кроме нас из нашего потока было около десяти человек, парни. Это первая группа, добровольцев было много, вот поэтому и разделили.
Нуу, с Богом.
* * *
— Здравствуйте, новобранцы, — приветствовал нас, когда мы вышли и построились, мужчина лет пятидесяти, представившийся как Майор Радин, человек который будет руководить нашей работой.
Потом было три часа тряски в машине и инструкции майора о правилах и распорядках дежурства.
По прибытии, нас расселили в бараки, с удобствами на улице, но мы не жаловались, а вдыхали пропитанные военными действами воздух. Оказывается обстановка уже давно была не просто «нестабильной», боевые стычки случались чуть ли не ежедневно. И мне, вроде обученному военному делу человеку, знавшему не понаслышке о том как и что, было дико само понятие того что происходило здесь. Я не могла поверить в то, что вон те солдатики, к примеру, завтра поедут к месту очередного нападения и могут быть ранены, убиты. Ведь они сейчас сидят, смеются, а завтра может быть… Нет, не могу, не могу поверить, что в наше время имеет место быть войне. Лучше думать о хорошем.
Итак, в наши обязанности входило: группировка раненых по степени сложности ранений и доставка их в госпиталь, разбор докладов и писем, составление списков пострадавших и убитых, готовка, стирка, уборка и всяческая другая физическая помощь.
Меня поселили вместе с Аллой, и в первую ночь, мы долго не спали, делились впечатлениями и жаждали, рвались к действиям. Нам хотелось бежать, помогать, спасать. Делать хоть что-то, не сидеть и ждать, а действовать. Как же мы были рады, что оказались здесь. Были уверены, что сможем повлиять на спасение людей и даже на ход войны.
Ах, юношеская наивность, как ты прекрасна в своем неведении!
* * *
Два месяца, прошло всего два месяца, а кажется, что год. Тяжелый год, насыщенный голодом, изматывающей жарой, антисанитарией, ложными обещаниями, измученными улыбками, громкими фразами и смертями.
Наши мечты пали жертвами действительности. Наше представление о данной ситуации было настолько наивное и глупое, что признаться мне стыдно вспоминать. Всего два месяца перевернули всю мою жизнь, я уже не та Гусарская Анна, что был в начале поездки. Все чаще ловлю себя на мысли что лучше вообще ничего не чувствовать, стать роботом, чтобы все то, чему я была свидетелем стерлось из памяти.
Сегодня было наша очередь дежурить в госпитали. В данный момент мы в маленькой, отведенной для персонала комнатке, обедаем на скорую руку. Только что закончили очередной выматывающий осмотр. Говорить ни о чем не хотелось, разговоры казались теперь такой пустой шелухой. Мы уже наговорились, по ночам, когда уснуть было невозможно, потому что перед глазами мелькали ужасающие картины. Порой молчание расскажет намного больше. Мы с подругой научились понимать друг друга без слов, и стали намного ближе, теми же ночами, когда обнявшись, старались не разрыдаться, не дать эмоциям овладеть разумом, не упасть в ту бездну безумия, в которую от безысходности падали окружающие нас люди.
С каждым днем все меньше улыбались, все больше черствели. Нет, хватит!
Взгляды на ситуацию в целом, были уже давно пересмотрены. Там, в городе, все казалось таким романтичным, веселым, героическим, а здесь и сейчас, смотря на молодых ребят, которым отрывало конечности, которые умирали, не доезжая до госпиталя, только сейчас пришло осознание насколько все эфемерно. «Жизнь», «любовь», «счастье» имеют ли эти слова какую-нибудь цену, здесь, где смерть воспринимается как данность?
Мне страшно, мне действительно страшно. Страшно просыпаться от крика раненых, страшно бежать по коридорам, в которых из-за отсутствия места, стоят кровати, страшно опоздать и увидеть человека с застывшим навеки взглядом и плакать потом в закутке, чтобы другие пациенты не увидели. Опытные медсестры шепотом советуют не трястись над каждым раненным, мол доживут все равно не многие. А я не могу! Не могу вот так как они, сидеть за чаем и обсуждать, сколько погибло и как, и при этом ничего не чувствовать. Все свое свободное время я провожу в госпитале, даже если не дежурю, стараюсь сделать все возможное, чтобы раненые почувствовали себя лучше. Многие волонтеры только плечами пожимают, говорят лучше б отдохнула, чем в госпиталь мотаться. Им не понять какое это счастье видеть улыбку этих парнишек и после осмотра узнать, что никто этой ночью не умер. Да, вот это счастье, и только оно еще заставляет меня в чему то стремиться, пытаться сделать мир лучше, только благодаря ему я еще не окончательно умерла, как эти черствые медсестры.
Как жестока наша история, помнит лишь генералов, командиров, но не вояк, да есть солдаты чье имена увековечены, но много ли их? Знаете вы хоть пятерых? А ведь на их костях построена победа, их кровью омыта дорога в будущее, слезами их матерей, жен пропитаны самые хвалебные оды, сотнями, тысячами жизней написаны речи великих. Ужас, нет, решительно, я не была готова к этому. Уехать, надо узнать, когда отправляется самолет, я вижу Алла тоже страдает, не спит. Мы переоценили свои силы, заигрались, сглупили, еще не пришло наше время. На душе стало легче, да, надо поговорить с подругой… Мы будем полезнее в городе, туда отправляют особо тяжело больных, там в спокойной обстановке будет легче помогать. Да, это единственное правильное решение.
