— Они дезертировали и предали тех, о чьем благе обязались заботиться. Они предали губернатора Теркильсена, который облагодетельствовал их. Они предали Ахерон и Бога — Императора, который любит всех людей, желая им только блага и защиты. Как комендант базы номер тринадцать я обязан вынести приговор и вынес его. Сержант выразил сомнение в моем приказе. Комиссар Тамас, пожалуйста, устраните эту проблему.
Толстая семейка в замешательстве уставилась на телохранителя. Телохранитель мрачно посмотрел на солдат с лазганами.
— Холанн… — комиссар посмотрел на коменданта со странным, совершенно новым любопытством. В его взгляде не было уважения, скорее удивление. Тамас стал близко, почти вплотную и говорил очень тихо, так, что слова достигали только ушей Уве. — Вы не слишком… заигрались?
— Я комендант Волта, — так же тихо ответил Уве. — Я тот, кто посылает людей на смерть. На погибель не только тела, но и самой души. А игры… игры кончились. Фаций мертв. И я могу лишь молиться о том, чтобы Бог — Император вырвал его душу из когтей демонов Варпа. И это ведь твой урок, Хаукон — отсечь малое ради выживания большего.
— Похоже, у меня появился ученик и последователь… — протянул Тамас. — Не многовато ли еретиков для одного Волта?
Холанн ничего не ответил. Он просто пошел прочь, не оглядываясь, не говоря ни слова. Наслаждаясь чувством ясности и полной отрешенности от любых сомнений и комплексов. А комиссар неожиданно усмехнулся, глядя ему в спину. Ливрейный слуга очень быстро переводил взгляд с Уве на своего хозяина, затем на комиссара и обратно. Руку он держал у набедренной кобуры с небольшим лазпистолетом, но не касаясь оружия.
— Я дам тебе выбор, — сказал Тамас телохранителю, с кривой усмешкой на губах. — Ты можешь остаться с ними… Или с нами.
Зеленый помотал головой, словно стряхивал воду с мокрых волос. Щеки и нос у него побелели от холода — разговор затянулся, а телохранитель был одет куда легче своих хозяев. Затем ливрейный молча шагнул в сторону от жирдяев. И снова. И снова. При этом он исподлобья глядел на администраторшу — именно на нее, а не на супруга — и в глазах слуги полыхнула застарелая, наконец‑то прорвавшаяся ненависть.
Холанн шел неспешно, размеренно, глубоко и ровно дыша. Позади Хаукон громко и четко скомандовал:
— Отделение, оружие к бою!
Почему‑то молчали беженцы из Адальнорда. То ли страх замкнул им рты, то ли они до сих пор не могли поверить, что вот так — просто и буднично — заканчивается их жизнь.
— Огонь.
Сам по себе выстрел из лучевого оружия бесшумен, только тихо жужжит система охлаждения. Восемь стволов гудели, как маленькая трансформаторная будка. И оглушительно шипела, стреляя облачками перегретого пара, влага, которую испаряли лазерные лучи.
— Прекратить огонь, — скомандовал комиссар. — Трупы сжечь. Оставшегося — в карантин. Сержант — по завершении работ доложить мне по воксу, далее вам надлежит отбыть трое суток на гаупвахте, за проволочку в исполнении приказа коменданта Холанна. Но я заменяю ваше наказание шестью часами работ над Химерами. Исполнять.
Холанн уходил все дальше. Он прошел недалеко от Гайки, которая дернулась было вперед, будто хотела подойти к коменданту. Но остановилась на полушаге. Уве посмотрел прямо в ее глаза, большие, разноцветные глаза, полные… ужаса. Не того страха, что заполнил зрачки администратора Адальнорда, но скорее отвращения. Туэрка смотрела на коменданта так, как если бы Холанн внезапно бросился к трупам и стал пожирать человеческую плоть.
Уве вспомнил свои чувства, что испытывал к механессе. Вспомнил надежды, робкие и тайные — о том, что может быть, со временем она ответит ему хотя бы тенью взаимности. И с отчетливой ясностью понял — сегодня он безвозвратно потерял то, что мог лишь надеяться обрести.
* * *
— Странный он… и страшный.
— Кто?
— Да комендант наш.
— Эт точно…
— Слышь… а чего его теперь Поджигателем кличут? А иногда — Горелым.
— Да тут история была… в общем прилетел к нам какой‑то хрен с бугра, из самого белогорода. Все как положено, семья, охрана, золото там и прочее. Да как начнет фанфарить! Даешь ему дорогу и транспорт чуть ли не до самой Терры!
— О как! И чего дальше? Комендант то чего сделал?
— А Поджи… ну то есть господин Холанн глянул на него, пристально так… И взгляд страшный, меня аж в холод кинуло. Глазищи жуткие, волос седой. Прямо не человек, а Инквизитор какой!
— А дальше?!
— Дальше… Щелкнул так пальцами и тихо — тихо говорит — "позвать сюда комиссара". И голос — прямо шипение, а не голос.
— Позвали?
— Конечно! Как тут не позвать. Сам комендант зовет, тот, кто священнику приказал танки очистить…
— А хрен белый то, что делал все это время?
— Хрен… бушевал, что ему еще оставалось. Да только на стволы то не попрешь. Ну вот, приходит комиссар, а Холанн ему и говорит — сожгите, говорит, этих изменников и трусов!
— Так прямо и приказал?!
— Так и сказал, я собственными ушами слышал.
— Чудеса какие… а я вот на вышке сидел, что к востоку. Мы ничего и не знали.
— Ну теперь вот знаешь. Так, о чем я… а, вот. Так прямо и приказал — сжечь всех, как предателей. Тамас насилу уговорил просто расстрелять. А потом уже сжечь тела.
— Суровый…
— Да, такой вот он. Холанн Поджигатель.
День пятьдесят второй
— Итак, они будут прорываться… — сказал Александров.
За круглым столом под иллюминатором радиорубки собралось лишь четверо. Комиссар, комендант, медик и танкист — механикус. Священник уже покинул мир живых и оставалось надеяться, что его посмертное бытие окажется не столь ужасным, как агония. А Туэрка сказалась больной и устранилась от решения любых вопросов, выходящих за рамки решения сугубо технических проблем.
— Они будут прорываться, — повторил вслед за медиком Иркумов, постукивая костяшками крепких пальцев по столу. И уточнил. — Это точно… они?
— Да, — отозвался Александров. — Сообщение составлял городской мортус, он использовал кое — какие обороты, которыми мы обменялись в рабочей переписке еще… до начала всего этого. Сообщение не поддельное.
— Ясно, — качнул головой танкист.
— Мы ответим? — спросил Александров, ни к кому конкретно не обращаясь. Собственно, его слова даже вопросом назвать можно было с большой натяжкой. То ли предположение, то ли мысль, высказанная вслух пустой стене.
— Нет, — коротко сказал комиссар Тамас, сжимая ладони в кулаки. Он сидел, выпрямившись, положив руки перед собой, будто готовясь вступить в драку с любым, кто осмелился бы оспорить его решение.
