— Нет, ведь я сама попросила. Быть честным — всегда означает быть уязвимым. Знаешь, я почти незнакома с… — ей стало жарко, — боюсь, пришла моя очередь устыдиться. Видишь ли, мои отношения с мужчинами вовсе не похожи на то, о чем пишут романисты. И если быть до конца честной, это ряд сокрушительных неудач. — Она глубоко вздохнула. — Ну вот мы и посекретничали.
Он оставался серьезен.
— Я никогда не говорил о подобных вещах. Это выбивает из колеи. Что мы делаем? Все изменилось. Я не… То есть ты не просто…
Она прошлась по комнате, чтобы справиться с волнением, закипавшим в крови. Развернувшись на каблуках, она тряхнула головой.
— Знаешь, я думаю, мы только что стали друзьями. — Она рассмеялась. — И не только друзьями, и мне кажется, будет трудно вернуться к прежним отношениям.
Он откинул голову назад и посмотрел в потолок.
— А что будет потом?
Она покачала головой, увидев, что к нему возвращается беспокойство.
— Потом будет завтра. Потом будет новый день. Не знаю, почему в твоих глазах такая паника, ведь я не прошу у тебя ничего, кроме доверия.
Он тяжело сглотнул, не зная, что делать со своими дрожащими руками.
— Я всего лишь… ладно, — он огляделся, — я не уверен, что способен на большее, даже если…
Она присела.
—Я ни о чем не просила, не так ли?
— Ну, западные женщины, у меня такое представление о них… я видел журналы, фильмы. Она вроде встречается с мужчиной, а потом они рядышком лежат в постели.
Она задумалась.
— Наверное, тебе так могло показаться. Всего лишь приходи ко мне поговорить, Виктор. Я не хочу ничего, только уделяй мне немного времени, а если я упаду духом, поддержи.
— Думаю, что смогу устоять. — Он искренне улыбнулся ей. Она уставилась в свой чай.
— Возможно, из меня получилась бы плохая любовница.
Он сел на стул, плечи его расслабились.
— Из меня тоже. Мои призраки не отпускают меня. Они прочно застряли в голове. В основном мне удается прятать и обуздывать их. Но мне кажется, что я не самый приятный человек в общении.
—А ты не хочешь рассказать мне? Может, я могу помочь. — Посмотри, кто с тобой говорит! Должно быть, я сошла с ума!
— Ты можешь найти мне новую душу? Новую память?
— Ублюдок!
Он окаменел.
Она махнула рукой:
— Да не ты. Извини, я думала о том, что сказал мне Сэм о Брежневе, о людях, которые вынуждены жить с чувством вины. Он был ублюдком, таким же, как грязные политиканы, которые посылали порядочных людей в места вроде Афганистана или Тахаака. Ты что, думаешь, у Брежнева были бессонные ночи во время чехословацких событий? А Вьетнам? А Афганистан? Ты хоть раз видел политиков, которые оглядываются на прошлое?
— Вина. — Он закрыл глаза. — Откуда тебе знать, сколько раз я спрашивал себя? Сколько раз я искал причины, по которым… — Он затряс головой, будто стараясь избавиться от воспоминаний, потом прищурился и пристально посмотрел в ее глаза, стремясь заглянуть в самую душу. — А Пашти? Может, они тоже ни в чем не виноваты? Я что, хочу получить еще одну черную отметину на душе? Неужели мне придется провести всю оставшуюся жизнь в воспоминаниях о Тахааке, подобно тому как сейчас меня преследуют видения Газни и… Бараки? Порой я думаю, что я не что иное, как орудие дьявола. Существо, которое, как демон, является, чтобы принести людям страдания и смерть.
— Однажды, в свое время… — она предостерегающе вскинула бровь и посмотрела на светящуюся панель потолка. — Если бы я могла укрепить дверь…
— Что?
— О, просто я задумалась. Извини.
— Мика думает, что я сломался, что я истощил нервную систему. Что я теряю голову.
— Это и в самом деле так?
Он поднял брови и посмотрел на свое отражение.
— Только возле тебя.
— Когда ты опускаешь свой “железный занавес”.
— Да. Любопытная аналогия, не правда ли? Что мы с собой сделали? У каждого из нас свой “железный занавес”, который поддерживает в нас силы.
— Виктор, а что будет, когда мы возьмем Тахаак?
— Ты хочешь узнать, что я буду делать? Смогу ли я убить Пашти? — Он откинул голову назад и посмотрел на потолочную панель странным взглядом. — Да. Я смогу их убивать, если это будет входить в мои обязанности. И я не собираюсь размышлять на эту тему. Понимаешь, это и называется быть хорошим солдатом. И это не вопрос дисциплины или зубрежки. Это способность выполнять то, что приказано, и не важно, мучает это тебя, разрывает ли это твою душу. Солдат должен знать, что его ждет — потому что именно так обстоят дела.
* * *
На экране возник Созерцатель, его бок раздулся, что было признаком неудовольствия.
— По твоему настоянию мой штурман оторвал меня от сложнейшего анализа математической проблемы. Я надеюсь, дело того заслуживает.
Болячка сплющился, свистящим попискиванием выражая поддержку позиции Созерцателя.
— Уверяю тебя, мне тоже не по душе, когда меня отрывают от размышлений. Тем не менее я получил информацию, которой необходимо поделиться. Я не вижу преимущества в самостоятельном поиске решения вопроса, который может затронуть всех нас.
— Хорошо, — смягчился Созерцатель, слегка сплющиваясь, оболочка у его основания чуть-чуть окрасилась. — Что же попало в поле твоего внимания?
— Я полагаю, что с Толстяком действительно случилось что-то неладное. Какими бы ни были его цели и намерения, он исчез. Я поискал его на высокой солнечной орбите в системе гомосапиенсов, используя гравитационные маяки, но не мог обнаружить его корабль. Вообще никаких признаков пребывания Толстяка там.
— Вряд ли это веская причина для того, чтобы нарушать медитацию.
— Возможно, но, кроме этого, я просмотрел историю его деятельности. Ты знаешь, что после последней галактической революции он только один раз встречался с Ахимса лицом к лицу? И за все это время он, исключая единственный случай, не делился молекулами ни с одним из Ахимса.
Бока Созерцателя затрепетали.
— Само по себе это не так страшно. Ты говоришь, что он не делился ни с кем из Ахмиса? Ни с кем из Оверонов?
— Да. Перед тем как отправиться в свою последнюю экспедицию, Толстяк встретился с Тэном.
Созерцатель не справился со своей оболочкой — нижнее основание потемнело.
— С Тэном? Но все равно еще рано делать какие-либо выводы. Догадываюсь, ты попытался установить с ним контакт.
— Тэн, как обычно, отказывается отвечать. Но его штурман ответил и подтвердил, что Толстяк встречался с Овероном и провел какое-то время в беседе. Когда я спросил о Шисте, он сказал, что ничего не слышал о Чиилле или о каком-то другом Шисти в связи с этим делом, что Тэн не упоминал Шисти тысячелетиями.
