Сбой системы. Прорыв - Виктор Михайловский

Война. Это понятие ужасно в любом его обличии. Но ядерная война — это сущий ад, в котором нет места даже маленькой надежде. Прошло около пяти лет, но никто так и не смог понять и дать логического объяснения случившемуся. Никто не знал ни кто это начал, ни какова была причина. Все случилось слишком быстро. Земля превратилась в выжженную пустыню, а миллиарды людей погибли в одночасье.

С этого момента все перевернулось с ног на голову. Деньги сразу потеряли цену, став бесполезными бумажками и цифрами на банковских счетах, стертыми, словно кнопкой Delete. Руководить миром стала иная сила. Те, кто еще недавно мог получить все, что захотел, лишь отсчитав нужное количество купюр, стали просто мишенями, как и простые люди. Мишенями для тех, кто не боялся испачкать руки в крови. Именно они, почувствовав свободу стали управлять миром и брали все, что захотели. Расстилавшаяся далеко за горизонт пустошь стала их охотничьими угодьями. Радиация их не пугала, им было на это наплевать, ведь жили они одним днем.

Но были и места, где люди смогли жить, как раньше. Объяснения факту существования таких мест не могли дать так же, как и причине, по которой мир испепелили. Все эти места были растянуты по всей Евразии в линию, максимально близко к Северу. Тут климат оставался сносным, хоть и совсем не походил на то, что было тут раньше. Везде песок, пыль и минимум растений. Солнце выжгло все, что осталось после падения бомб, пробившись через ослабленную атмосферу. И это при том, что война практически не коснулась Скандинавии — места, где этих убежищ было в разы больше, чем далее на континенте. Почти не коснулась. И несколько огромных воронок, вокруг которых были испепеленные светом, ярче солнца, когда-то огромные, города являлись тому доказательством.

Но остальные разрушения и изменения в климате принесли с собой именно последствия. Рост температуры, землетрясения. Людям пришлось закрыться от внешнего мира. И спасением стал десяток гигантских убежищ, оборудованных такими технологиями, о которых люди не узнали бы еще много лет, если бы не эта война. Именно власти этих стран успели предупредить всех людей до того, как бомбы упали, и сказали, куда двигаться, успев лишь назвать места, куда, по их подсчетам, упадут боеголовки. Сами же руководители этих стран, к сожалению, добраться не успели. Но в других странах, ближе к востоку, где менталитет был немного иным, власти предпочли на скорую руку продать места олигархам и выдвинуться туда вместе с ними и целой армией сопровождения, лишь бы только обычные люди не путались под ногами. Их сразу расстреливали. Но обезумевшие от страха и желания выжить люди просто смели всех, понеся огромные потери, но, все же, выборов себе место в убежищах. Едя по проселочным дорогам, максимально далеко от городов, каждый не мог сдержать ужаса, глядя на то, как красное, словно раскаленный металл, небо, затягивают тучи пепла, и то там, то там, вырывается вверх очередной ядерный гриб.

Так что же это были за убежища? Над названием никто особо не задумывался — Бункер, и все тут. Судя по всему, строились они одной и той же организацией. Во всех бункерах, на всем, чем только можно, красовалась одна и та же эмблема: черный каплевидный щит с цифрой, которая обозначала номер бункера. Что же они из себя представляли? Огромные по своей площади здания, возвышавшиеся над землей лишь на пару этажей с гермоворотами, высотой в две трети самого здания. Но это было не все. Под землей был еще несколько десятков этажей, еще более просторных. Там было все, что могло пригодиться для жизни: заводы, фермы, жилые комплексы. Всем этим управляли завезенные туда одновременно с остальными люди, обученные для этого. Уже там они обучали обычных людей работе со всем этим оборудованием, так как их, специалистов, было ужасно мало, а требовались они в каждом Бункере в большом количестве.

Вся вода снаружи стала ядом, убивающим с той же вероятностью, что и пуля в голову, и исключением были лишь некоторые подземные озера, о которых знали единицы. И это подводит к самому главному в убежищах. Тут производили воду. Чудо-химики оказались там лишь немногим раньше остальных, с запасом реактивов, которого по даже самым неблагоприятным их расчетам хватило бы на то, чтобы питать водой полностью забитые Бункеры, жилые комплексы которых позволяли вмещать в себя до 150 тысяч людей, примерно тысячу лет. Конечно, ни один из Бункеров не был заполнен…

А снаружи… Снаружи все было мертво. Но не всех это пугало. Кто-то предпочел остаться снаружи, воплощая свои кровожадные желания. Кто-то уходил из Бункера, в поисках легкой наживы. Некоторых просто выгоняли прочь за проявление жестокости. А некоторые не успели добраться до Бункеров и теперь искали туда дорогу, в надежде, что постучат и им откроют. Их называли бродячими трупами, так как они зачастую сталкивались с теми, кто снаружи был по своей кровожадной воле. Они объединялись в банды и жили за счет пролитой крови, звали их, что вполне логично, стервятниками. И для тех, кто не опустился до животных инстинктов, это заканчивалось тем, что их кости оставались сушиться под палящим солнцем.

И, кстати, нужно отдать должное тем, кто заправлял всем в убежищах. Их называли Совет. И они впускали людей. Но часто это оказывались те, кто хотел лишь пробраться внутрь, дабы осуществить какой-то свой мерзкий замысел. Это повторялось не один раз, и, по этой причине, всех вновь прибывших, проверяли очень долго, пока не убеждались, что с головой у них все в порядке.

Так есть ли шанс у человечества спастись, вернуться к нормальной жизни, не быть взаперти?

По раскаленной солнцем пустынной дороге тихо ехал Ford Mustang 68-го года с затонированными стеклами. Под слоем пыли с трудом можно было различить цвет машины, когда-то бывшей темно-синего, довольно необычного цвета. Из открытого окна временами выходил сигаретный дым, и звучала музыка, нарушающая тишину. Тяжелый рок в лице песни Heaven and Hell группы Black Sabbath давался старой аудиосистеме с трудом, но водителя это нисколько не волновало. На полу звенели гильзы, оставшиеся после многочисленных попыток стервятников завладеть этим авто. На пассажирском сидении лежал, ожидая своего часа, еще один представитель американской классики — серебристый