помнил.
— А с ним понесёт наказание и его отец, потому что ему либо придётся выйти вместе с сыном в зараженный город, чего он, поверь мне, не переживет, либо умереть — распродать всех рабов по дешёвке, чтобы купить наёмника, который согласился бы лезть в крупные города летом. Это шанс, парень. Твой шанс и твоя справедливость. Я не стану бить — мне всё равно на то, что здесь происходит или произойдёт. Запомни: не каждый заслуживает второй шанс, но каждый заслуживает шанс на то, чтобы добыть его.
— Не нужно! Прошу тебя! — Габриэль поднял голову, на его глазах блестели слёзы. — Я уйду из этого бизнеса, только не бей!
— Если единственной стоящей причиной, чтобы перестать торговать людьми, ты посчитал ствол у своей головы, то ты, как никто другой, заслуживаешь наказания.
— Позволь хотя бы стать спиной!
— А ты позволил ему отвернутся?
Удар. Крик.
— Пожалуй, я так и не научился тогда справедливости, — сказал себе Хантер, подходя к просвету и потирая вспотевший от душного воздуха и жара лоб. — Либо что-то становится совершенным сразу, либо остаётся незавершенным до конца дней.
— Только не говори, что будешь жалеть себя, — сказала фигура, встав рядом.
— Гнилое, — заключил он, проведя пальцем по дереву, из которого, видимо, была сделана дверь вагона. — Подумать только: ещё несколько… недавно я был почти мёртв, а теперь думаю только о том…
—…как бы вернуть себе оружие и пристрелить того, кто запер тебя здесь? Точно.
— Думаю… — он отвёл здоровую ногу назад и, переместив вес на неё, повернулся к двери плечом.
— О да! Да! — фигура встала ему за спину. — Скажи это!
— Пора выбираться отсюда.
Полностью откинув вес тела на здоровую ногу, наёмник накренился назад и, оттолкнувшись от противоположной стены, налетел на дверь. Он знал, что больная нога не выдержит такого напряжения, и его тело просто навалится на гнилые доски — на то и был расчёт. Выломав своим телом дерево, он выпал наружу. Перед глазами плыло. «Кажется, немного ошибся, — сказал он, схватившись за голову. — Так… Шаг… Ещё шаг… Ещё разок… Твою мать!» Вновь опершись на больную ногу, мужчина упал прямо под дерево со странной надписью. Глаза всё ещё ничего не видели, в голову всё ещё била температура и мигрень, всё ещё хотелось спать. «Не закрывать глаза… Не закрывать… глаза», — да, он не хотел уходить в сон — Стреляный Ли отлично знал, что увидит дальше.
Перед глазами мелькнула странная коричневая полоса. Вновь удар петли. Комок волос с головы Габриэля медленно падал на пыльную землю, гонимый ветром. Немного кровоточил лоб, самые широкие артерии на котором, видимо, остались целы. Раздался крик. От страха? От неожиданности? Кто знает. По щеке стекало что-то белое, что-то липкое. Кажется, даже сам мальчик сначала не понял, что одно из лезвий прошло прямо в левый глаз, разминувшись с бровью и лишь немного разрезав нижнее веко. Вытекал белок, разбавленный с кровью и разрезанным надвое зрачком, слезилась глазница. Кажется, глаз ещё шевелился? Вполне возможно. Остаток глазного яблока «ехал» по лезвию, что валялось в полуметре от мужчины — смешивалось с пылью и поглощало собою грязь. Надзиратель даже не сразу осознал то, куда попало второе ответвление кнута, и почему исчез пластырь с его носа… Филигранно, почти профессионально, но по чистой случайности, второе острие забрало с собою половину лица — задев в самом начале кость, прорезая по небольшой диагонали хрящ и снеся одним взмахом все «мягкие ткани», оставив безобразный кусок мяса висеть на чудом не задетом миллиметре кожи. Габриэль схватился за нос… Переносица осталась у него в руке. Он закричал. Снова закричал. Ещё сильнее, чем прежде… Ещё более… отчаянно. Гарсия кинулся к своему сыну, чтобы помочь ему, но не успел — вновь послышался удар.
Надзиратель схватился за предплечье руки, в которой держал остаток носа. Кровь хлынула рекой из разрезанной артерии, но Ли было мало. Третий удар рассек грудь чуть левее середины — прямо у сердца. Откинувшийся назад от удара мужчина хрипло выдохнул и, кашлянув что есть силы кровью, повалился на землю животом. Четвёртый удар пришелся по спине — с противоположной стороны третьего. Мучитель уже не помнил деталей, о нет — он даже не смотрел на то, куда бьет. Пятого не произошло. Его остановила сильная рука, почти переломав запястье с плетью и откинув пацана под сухое дерево.
— Один! — прокричал мужчина в плаще, склонившись над парнем. — Один удар, пацан! Один означает справедливость!
— Если бы ты знал его… — с залитыми кровью глазами и бешено стучащим сердцем начал подросток. — Если бы ты знал его, то осознал бы то, что те удары, которые я нанёс по этому ублюдку… были тем ещё милосердием…
Удар. У мальчика вдруг запекла щека, заныла шея. Удар. Заболел живот. Сильно. Действительно сильно. Ли был уверен, что пообедай он сегодня — всё содержимое давно бы вылилось на пол, но нет. Удар.
Хантера подкинуло от слабого треска дерева. Он взглянул на небо и понял, что с того момента, как он уснул, прошло менее часа — алое закатное небо превратилось в бледно-синее. Снова раздался треск где-то из-за спины. Оценив свои возможности, он лишь сильнее вжался в дерево, закрывая собственную фигуру мощными корнями. Трудно было понять, что именно приближалось к нему, но из частого хруста веток наёмник сделал вывод, что к нему идут минимум двое — шаги были неритмичные, странные, одни громкие, другие тихие. Хантер машинально схватился за кобуру на икре, но её там не оказалось. Только сейчас, на свету, он заметил, что рана на его ноге перемотана, а кобура с ножом, который, на удивление, остался на месте, играет роль держателя для повязки. «Неплохо, — подумал он. — Неплохо…»
Из лесу, мимо которого проходила железная дорога, показалась странная для сонных глаз Уильяма фигура: в тенях деревьев Оно выглядело как нечто большое и грузное, с двумя ногами, двумя руками и двумя головами, одна из которых свисала на грудь. Позади Этого шла ещё одна — более человеческая. И только когда Уилл уже схватил нож за лезвие и хотел было запустить в более человеческую голову двуглавого силуэта нож, он увидел, что этот идёт человек, на плечах которого лежит олениха, а позади него топает ещё один. Вернее, одна.
— Нам готовить на твоего друга? — послышался
