Оглянись — это место изнывает от жизни. Мужчины, женщины, даже старики и дети — все, кто жив и может жить — прямо как в том сообщении из Хоупа. Дети наверняка не покидали город и ещё не знают, что за мир за стенами, старики скоро умрут, и никто не будет помнить о том, что могло бы быть вместо этих стен, а взрослые… они боятся смотреть правде в глаза — тешатся надеждами, мечтами, абстрактными идеями. Да, человек умер, но остался человеком даже после смерти, и никто, сам знаешь, не отберет у него то, что живёт в сердце, пока он сам этого не захочет — не растопчет в пепле реальности то, о чём так сладко грезил вечерами. Но для них это будет завтра. То самое завтра, когда взойдёт солнце, в их жизни начнутся перемены, а сами они начнут меняться. А сегодня — сегодня они надеются.
Следующие пол часа охотник провёл у карты, что была нарисована на стене одного из зданий, пока за его спиной мелькали фигуры. «Да, действительно чем-то похоже на средневековые города. От запада на восток, — проведя пальцем невидимую линию, рассудил он, — к воде идёт увеличение высоты зданий, да и стенами эти «районы» в форме полу-колец огорожены друг от друга больно ровно, — на карте появилась человеческая тень, которая, в отличии от других, не спешила двигаться. — Правая половина именуется Рассветом, левая — Закатом. При том, что рассвет, судя по всему, обживают богатенькие. Ха… Ладно, поехали слева-направо: ремесленники живут или работают в основном у воды, прикрываясь от остального города полями; у полей стоят дома фермеров или же «селян» — как подписаны они на карте; «жители» — интересно, что это может означать? Ничего не делают? Всё сразу? Ладно — далее: торговцы херней — всё понятно, кроме того, зачем им целый район (наверное, я недооцениваю размах здешних услуг); «Зенит» — центральная площадь — смешно и логично, — тень начала приближаться, — снова торговцы, только вот теперь более «интересными» товарами — симметрично выходит, но что дальше — снова жители? Ан-нет — «Первородные»… Родились здесь? — старика, вдруг, пробрало на смех. — «Мэрия»… Нет… Нет-нет-нет… «Мэрия»… Даже «Королевский дворец» звучит не так смешно. И под конец — снова поля, а вернее, болота, и ремесленники. Неужто кто-то книгу по истории нашёл? Древней архитектуре? А рабовладельчество здесь популярно? Феодализм? Трудовая повинность? Послужил недельку у хозяина — живи себе в безопасности… Как-то же нужно было отстроить всё это? Отслужил три года «на благо Родины» — свободен… Звучит логично. И мерзко».
Он было хотел продолжить свой внутренний монолог, но нутро его чуяло на нём подозрительно внимательный взгляд. Хантер медленно повернул голову и увидел перед собою пару удивленных серых глаз, всматривающихся в него почти в упор. Он рефлекторно отошёл, но тут же ухмыльнулся и откинул волосы с лица назад — трудно было перепутать хозяина этого ошеломлённого выражения с кем-то другим.
— …Уильям из Джонсборо? — медленно спросила седая фигура.
— Он самый, друг мой Мафусаил. Или лучше говорить: «Мафусаил из Строббери»?
— Сука… Ха-ха, Уилл, мать его, из Джонсборо! — прокричала хриплым голосом фигура и сжала поднятые руки в кулаки в знак успеха. — Я ещё не ослеп, дери его! Сколько лет, сколько зим!
— Четыре года и… и девять месяцев, престарелый пилигрим, — сказал он, глядя на серые растрёпанные волосы почти до лопаток и короткую, но пышную эспаньолку.
— Что значит «престарелый»?! — возмутился полностью седой мужчина. — Ты себя-то в зеркало видел? — последовал легонький толчок в плечо. — На семь лет младше меня, а похож на постаревшую версию Джона Уика или того мужика из «Плохого Санты»! — Уильям промолчал, ухмыльнувшись — ему недоставало человека, которых хоть как-то знаком с прошлым (пускай тот человек и напоминал, в его понимании, Чувака из Большого Лебовски). — Ладно, хрен с ним со всем этим — рассказывай!
— Как ты меня нашёл?
— О, вечно серьёзные люди с пушками… — отпрянул от него товарищ. — Ладно. Ну, вообще история долгая — я уже довольно долго кручусь в этом городе — узнаю все самые сочные слухи первым, и подобная бредятина. Так вот! Так вот… — указательным пальцем сотрясая у глаз, начал он. — Пока ты тут стоял и рассматривал сие творение молодого Пикассо, о тебе уже народ начал болтать — каждый второй жалуется на то, что в город приходит больно много хренов с пушками и в наглую идут на центральную площадь — работу, дескать, предлагать. Вот я и здесь, — развёл он руками и демонстративно повысил голос, — за тем, чтобы проверить — а правда ли это?
— Оперативно слухи работают… — почти шёпотом ответил наёмник. — «Слишком много», — получается, я не единственный хрен с пушками, кого ты встречал за последнее время?
— А последнее «последнее время» на твоём языке означает?.. — крутя кистью руки, поджидал ответа пилигрим.
Только сейчас Уильям просмотрел на своего собеседника и его невзначай пробрало на смешок: тот был одет в тяжелые осенние сапоги тёмно-жёлтого оттенка, из-за которых виднелись серые носки и шорты выше колен, цвета земли. Довершала всё это незаурядная, чуть темнее шорт, толстовка, которую мужчина предпочитал носить расстёгнутой, выставляя на вид грязноватую белую майку.
— Неделя, — сдавив в себе смех, ответил он.
— Тогда немного. Были тут ребята в военной форме — местные, знаю каждого по именам и то, кто с кем на рыбалку ходит, если ты меня понимаешь, и какой-то стриженый хипарь, похожий на байкера, похожий на скинхэда, похожий на наёмника… хрен его знает в общем, — он неловко запинался, отсчитывая на пальцах.
— Давай про «хипаря».
— Ну, сам-то я его встретить не смог — он пришёл под вечер, а вечерами у меня аншлаг — видел его только мельком: чёрный, в чёрном, чёрные короткие волосы, чёрная короткая борода, чёрное-чёрное-чёрное… Я тебе говорю — то ли байкер, то ли скинхэд, если хоть кто-то из этих отморозков ещё остался. С ним пацан… или пацанка — тоже не понять. Держалсядержалась хвостом, особо далеко не отходила, был или была в капюшоне непонятного мне цвета. Вроде всё.
— Отлично, а теперь… Нет, я не могу… Скажи, тебя ограбили, что ли?
