Гамильтон выдал мне эту шикарную аптечку, которая спасает тебе жизнь.
— А…
— Ханна была с Гамильтоном. Она в порядке. И остальные в порядке. — Бишоп подмигнул. — Кроме Рейносо, но он всегда немного не в себе.
Рейносо закатил глаза.
— Меньше болтовни, больше движения!
— На счет три. — Бишоп и Рейносо подняли доску, стопроцентный мертвый груз.
Бишоп простонал.
— Ты когда-нибудь думал о диете, Коулман?
— Единственный толстяк в апокалипсисе, — хмыкнул Рейносо.
Вместе они перешли из кухни в проход и направились к лестнице.
Лиам ошарашенно моргнул.
— Я думаю… я люблю вас.
— Ты слышал это? — произнес Бишоп. — Он любит нас.
Рейносо ухмыльнулся.
— Мы не устанем тебе это припоминать, Коулман.
Сквозь огромную боль Лиам почувствовал, как его губы дернулись в подобие улыбки.
Они пришли за ним. Его люди. Его братья. Он думал, что понимает, но только сейчас осознал по-настоящему. Все это время он нес бремя один, когда не должен был.
Он больше не отдельный человек.
Он не одиночка. И никогда им не был.
Глава 72
Лиам
День сто восемнадцатый
Лиам был жив.
Жив, но покалечен.
Осколки задели его спинной мозг. Он онемел от пояса вниз. Он ничего не чувствовал. Ни пальцев ног, ни голеней, ни коленей, ни чего-либо еще. Позвоночник поврежден, ноги отказали.
Запертый на этой чертовой кровати, вынужденный лежать неподвижно и прямо, чтобы не травмировать позвоночник. Его подключили к капельнице и катетеру, следили за пониженным давлением, осложнениями дыхания, сгустками крови и любыми неврологическими проблемами.
— Я парализован? — спросил он, желая знать правду.
— Я не могу ответить на этот вопрос, — ответила Эвелин. — Это может быть спинальный шок или преходящий паралич. Воспаление может оказывать огромное давление на спинной мозг. Если это временно, то может продолжаться несколько часов или несколько недель. Или…
— Или это навсегда.
Взгляд Эвелин смягчился. Она коснулась его руки.
— Я нашла немного метилпреднизолона для снятия воспаления, но это все, что у нас есть. Мне очень жаль.
После многих лет, когда его тело работало как хорошо смазанная машина — мощное, эффективное, динамичное, способное — он, наконец, испытал последствия своих действий. Наказание, которому подверглось его тело.
Лиам понимал риски. Он знал, что разрушенные диски в его позвоночнике в конце концов не выдержат.
Его личность состояла в его способности стрелять, ранить, убивать других людей с точностью и аккуратностью.
Он был солдатом.
Овчарка, стоящая между волками и овцами.
Кем он стал теперь? Кого он мог защищать или оберегать?
И все же. Несмотря на то, что он чувствовал себя разбитым, он смирился с этим. Он знал, как ему повезло.
У него не прекращался поток посетителей. Ханна почти не отходила от него. Бишоп тоже постоянно приходил. Квинн, Майло и Шарлотта часто бывали рядом, а также Тревис, Эвелин и маленький ЭлДжей.
И Призрак. Верный пес постоянно дежурил у его кровати днем, охраняя Ханну ночью и возвращаясь в комнату Лиама каждое утро.
Когда-то Лиам отгородился бы от них и замкнулся в одиночестве. Теперь он стал другим человеком.
Он получил тяжелый урок, но он научился.
Впуская в свою жизнь людей, ты не становишься слабым, ты становишься сильнее.
Даже в самые тяжелые моменты своих страданий он находил утешение в их присутствии. Ханна и Шарлотта, ЭлДжей и Майло. Квинн, Бишоп и Призрак. Тревис и Эвелин. Рейносо и Перес.
Его люди. Его семья.
Они нужны ему больше, чем кислород. Больше, чем Лиаму нужно вообще что-либо — даже его ноги.
Глава 73
Лиам
День сто двадцать первый
— Я сломан, — тяжело сказал Лиам.
Ханна сидела на кровати, ее бедро упиралось в его бедро. Он не мог этого почувствовать.
— Лиам.
Страх сжал его горло. Он ждал этого разговора. Прошло шесть дней без чувств, без движения, без ничего.
Лиам полулежал на той же чертовой кровати в той же чертовой позе, его ноги превратились в куски свинца.
Близился вечер. На стойке горела керосиновая лампа, окутывая импровизированную больничную палату теплым золотистым светом.
— Я должен это сказать, — произнес Лиам задыхающимся голосом. — Ты не обязана мне. Ты должна быть свободна… счастлива. Я, возможно, никогда больше не смогу ходить, не говоря уже о том, чтобы сражаться или…
Ханна приложила палец к его губам.
— Ты думаешь, я люблю тебя, потому что ты можешь убить человека двадцатью разными способами?
— Эта мысль приходила мне в голову.
Она взяла его свободную руку, просунула свои скрюченные пальцы между его и сжала.
— Я люблю тебя, Лиам Коулман. Я люблю все, что ты есть. Все. Я принимаю это все.
Он посмотрел вниз на их соединенные руки в свете лампы. Поднял глаза и встретился с ее твердым, невозмутимым взглядом.
Ханна подняла свою деформированную руку, все еще держа его ладонь, и сказала:
— Сломанное меня не пугает.
Затем она легла, прижавшись к нему на тесной койке. Она прижалась щекой к его груди, а он обхватил ее рукой и притянул к себе.
За всю его жизнь Лиам не чувствовал ничего более правильного, более истинного.
Что бы ни ждало его в будущем, какие бы радости и печали ни выпали на его долю, пока Ханна рядом с ним, Лиам встретит их с гордо поднятой головой.
— Ты все еще здесь, — сказала Ханна. — Ты все еще пытаешься. Вот что важно.
Возможно, она права. Может быть, правы именно те мужчины и женщины, которые решили продолжать идти вперед, независимо от того, какая катастрофа или мучения обрушились на них. Через мрачные и безнадежные ночи, через преследующие кошмары, через каждый шторм.
Быть открытым, настоящим и нужным — найти причину для улыбки перед лицом отчаяния.
Может быть, такой человек и был настоящим героем.
Глава 74
Лиам
День сто двадцать второй
На седьмой день пребывания Лиама в медицинском отделении к нему пришел его старый друг Чарли Гамильтон.
Гамильтон даже не растерялся. Все тот же общительный и веселый солдат, которого он помнил по совместным операциям в Сирии, Афганистане и Ираке.
— Я надеялся, что пытки облагородят твою внешность, — сказал Гамильтон с широкой ухмылкой. — Жаль огорчать, но тебе не повезло, друг мой.
Лиам хмыкнул.
— Извини, что не смог тебе угодить. У меня были более неотложные дела.
— Например, спасение твоего города? Всего Мичигана? Я знаю, знаю. Некоторые парни — прямо-таки жаждут славы.
— Ты пришел сюда только для того, чтобы оскорбить меня?
Гамильтон расхаживал по комнате, как лев в клетке, весь напряженный, полный энергии.
— Как бы мне ни было противно смотреть на твою уродливую рожу, я подумал, что вы, ребята, заслуживаете новостей.
— Пришло
