и уязвимости, которая разрушила ее барьеры, расшатала ее защиту и полностью ее уничтожила.
Теперь ее сердце — поврежденное, дикое, такое же искалеченное, как ее искореженная рука, жаждало того, чего она одновременно боялась и отчаянно желала.
Ханна пробралась сквозь строй деревьев и остановилась на краю обрыва, с которого открывался вид на реку Сент-Джо. Солнце поднялось над горизонтом, его яркие лучи сжигали ленты тумана, клубящегося над рекой.
Река была неспешной, коричневато-серого цвета, как расплавленное железо. С высоты Ханна могла видеть ледяные плиты, вздымающиеся в воздух, скрежещущие друг о друга, как миниатюрные айсберги, трескающиеся и лопающиеся, когда вода в реке внизу поднималась от таяния снега.
Земля под снегом все еще оставалась коричневой и бесплодной. Но ненадолго. Не навсегда.
Какой бы мрачной и холодной она ни казалась, зима не вечна. Река потечет, цветы распустятся, урожай вырастет.
Весну невозможно остановить.
И любовь тоже.
Ханна все ждала, когда страх рассеется. Но он не исчезал. Может быть, никогда и не уйдет.
Может быть, единственные вещи, которые стоит делать или иметь в этом мире, — это те самые вещи, что пугают тебя до смерти.
Она посмотрела на свою руку, на искалеченный большой палец, на скрюченные пальцы, которые она так старалась сделать пригодными для использования, вернуть украденное, восстановить разрушенное.
Ее искалеченная рука теперь часть ее самой, часть ее истории. Стыд больше не разгорался в ее груди при виде нее. Что-то другое сияло ярко, жестко и яростно. Настолько ослепительно, что Ханна до сих пор не верила, что может смотреть на это открыто.
Она сломана, но сломанность не означает уродство. Сломанность не равна безнадежности.
Может быть, просто может быть, сломанное может быть даже красивым.
Как и этот разбитый мир, который они спасали, кусочек за кусочком. Выковывая радость, любовь и смысл из трудностей и страданий. Собирая что-то новое из старого.
Призрак радостно залаял, и Ханна подняла голову, когда он выскочил на поляну, его хромота стала едва заметна. Он бросился к ней, просунул свою большую лохматую белую голову под ее пальцы и прислонил свое туловище к ее ноге так сильно, что Ханна чуть не упала. Почти, но не упала.
Она зарылась своими узловатыми пальцами в его шерсть, ее сердце бухало в груди.
— Я люблю тебя, ты знаешь это?
Призрак поднял на нее глаза, язык болтался, карие глаза веселились, как бы говоря:
«Конечно. Я никогда не сомневался в этом. Никогда не сомневался в тебе».
Как и она никогда не сомневалась в нем. Ни на секунду.
Она боялась любить. Однако она научилась бороться. Выживать в любой ситуации. Теперь она могла научиться любить точно так же. Несмотря на страх, любить всеми фибрами своего существа, всем, чем она была и когда-либо будет.
Ханна в последний раз взглянула на извилистую реку, на высокие неподвижные деревья, на солнце, ярко светившее ей в глаза.
И стала ждать Лиама.
Глава 67
Квинн
День сто второй
Квинн едва помнила побег из штаб-квартиры «Вортекса».
Все происходило как в тумане: выстрелы и темнота, страх и боль. Стреляя во все, что двигалось, она пошатываясь едва могла идти. Звук стал далеким и звонким, сердце колотилось так сильно, что казалось, оно может сломать ребра.
Но потом они вышли. Выстрелы прекратились. Никто их не преследовал.
Наконец, она снова смогла дышать.
Улицы хранили полное безмолвие, если не считать гулких шагов. Небо окрасилось в серый цвет, звезды померкли — рассвет приближался.
Лиам не позволил им сделать паузу или отдохнуть, пока они не оказались в четверти мили от делового района.
Они пробирались по задворкам жилого квартала, состоящего из отреставрированных викторианских домов и прибрежных коттеджей, пока не добрались до темно-синего дома с белой отделкой и черепичным сайдингом. В гараже этого дома стоял спрятанный Лиамом двухместный квадроцикл.
Гараж выглядел темным и затхлым, в нем все еще ощущались запахи моторного масла, выхлопных газов и автомобильного воска. А может, ей это только показалось. Он напомнил Квинн дедушкину мастерскую.
От этой мысли ей захотелось плакать.
— Ты в порядке настолько, чтобы ехать? — спросил ее Лиам. — Ты просто должна держаться.
Ей казалось, что она держалась несколько дней. Годами. Все болело. Она так невероятно устала. Ей потребовалось три попытки, но, наконец, она кивнула.
Кто-то вышел из тени.
Внезапная ярость пронзила ее, как укол героина. Вся растерянность, обида и беспомощность, завязались в нити ослепляющей ярости.
С придушенным криком Квинн вырвалась из объятий Лиама и бросилась на Лютера.
Лезвие карамбита прижалось к горлу Лютера прежде, чем он успел осознать, что произошло.
Он привалился спиной к стене, увешанной инструментами на крючках, лопатами и граблями. Его глаза расширились и побелели, руки раскрылись, ладони вытянулись в знак сдачи.
Квинн двигалась вместе с ним, кренясь, но ей удалось удержать кончик ножа у его адамова яблока. Боль отдавалась в каждой косточке и мышце ее тела, голова гудела.
— Ты! — прошипела она сквозь разбитые губы.
Лютер напрягся.
— Прости меня! Я сожалею о том, что случилось в Фолл-Крике. Ты не обязана мне верить, но мне правда жаль.
— Я убью тебя!
— Я только что помог тебя спасти! Как думаешь, кто прибил тех парней на парковке?
Она едва уловила его слова.
— Ты должен умереть!
— Хватит! — вмешался Лиам. — Достаточно.
Тьма захлестнула Квинн изнутри, всепоглощающая ненависть затмила все мысли и чувства, даже невероятную боль.
— Он убийца! Он должен умереть за то, что сделал!
— Нет, — произнес Лиам у нее за спиной. — Этого не случится. Все кончено.
— Ничего не закончено, пока он тоже не умрет!
— Его убийство ни черта не исправит. Оно ничего не решит. Поверь мне.
Она колебалась, дрожала, ее взгляд застыл на лезвии, приставленном к бледно-белому горлу Лютера. Капля темной крови скатилась по его адамову яблоку.
— Это тебя не исцелит, — с болью в голосе проговорил Лиам.
Квинн вздрогнула, красные пятна поплыли у нее перед глазами, а в голове раздался истошный вой. Она презирала уродство внутри себя. Ненавидела чувствовать себя такой. Горечь, как едкий рак, разъедала ее внутренности, ее душу. Как отчаянно она хотела, чтобы это закончилось.
Убийство Саттера должно было поставить точку. Он умер, но это не положило конец тому, что творилось внутри нее. Лиам прав. Это не исцелило ее.
— Все закончилось, — сказал Лиам. — На сегодня достаточно убийств.
Квинн почувствовала, как обмякает, как что-то сдувается внутри нее
Карамбит выскользнул из ее пальцев и с грохотом упал на испачканный маслом бетон.
Слезы ошпарили ей глаза, ужасный всхлип зародился глубоко внутри нее, пульсируя в сердце,
