Камера была обязательной в конструкции любой капсулы для погружения, и вторая запись отличалась разве что лучшим качеством, да краски на ней были поярче. И комната госпожи Мерлан, попавшая в кадр, восхищала своими габаритами и богатством: мраморные колонны слева и справа, высоченный потолок, с которого свисала объемная хрустальная люстра. Но все остальное повторялось один в один: широкоплечий мужчина средних лет легко срывает с капсулы крышку, отшвыривает ее куда-то назад и резко исчезает из кадра.
— В каком они сейчас состоянии? — тихо спросила Гала, наконец взяв себя в руки.
— Оба в коме, — ответил Асвальд.
— Игровой?
— Нет, обычной. Ни в Даоне, ни в Игре нет следов их присутствия.
— Их тела повреждены? — Гала достала пачку, выбила себе на ладонь тонкую сигарету.
— Физических повреждений нет. — Асвальд вскинул подбородок, давая знак ассистенту. Тот достал зажигалку и прикурил представителю Комиссии. — Функции мозга тоже в порядке.
— То есть… — Гала выпустила плотную струю дыма, — их что… словно… просто выключили?
— Похоже на то, — согласился Асвальд. Он подошел ближе к экранам, внимательно рассмотрел их и задумчиво протянул: — Интересно… Маас и Ллель сейчас в таком же состоянии?
— Это вообще отдельный разговор, — фыркнула Гала. — Представитель Дмаана на последнем общем совещании рвал и метал, обвиняя нас в заговоре против всей цивилизации зургов. Вы вообще в курсе, что Маас и Ллель на Зетте считаются изменниками?
— Да, — нехотя ответил Асвальд.
— И как давно вы в курсе? Вы уже знали это, когда брали их в команду?
Федерал промолчал, Гала и не настаивала на ответе. Это мало походило на допрос или даже обычное отчитывание нижестоящего сотрудника. Она скорее просто журила его за то, о чем давно знала и чему никак не препятствовала.
— Значит, один у нас срывает с капсул крышки голыми руками и может находиться в двух местах практически одновременно, а второй и вовсе обладает телекинезом и нехилой такой регенерацией… — Гала покусала нижнюю губу. — Я все правильно понимаю?
— Одна утопленница недавно сказала Рине, что наш реальный мир похож на сон, — вставил Миро тихо.
Гала посмотрела на него пустыми глазами, она, кажется, не поняла ни одного слова. Миро подумал о том, что перед внутренним взором женщины уже вовсю пишется отчет, в котором она пытается хоть как-то объяснить остальным членам Комиссии всю ту чертовщину, что творится в стенах Агентства.
— И этот сон снится Тони, — продолжил он. — Никто не может пробудиться, не может понять, что все вокруг нереально.
— А они, значит, не спят? — спросила Гала.
— Скорее — находятся в осознанном сновидении. И могут управлять им, — ответил Асвальд. — А если предположить, что все вокруг не сон, а очень хорошая симуляция…
— То они играют в режиме бога, — покивала Гала. — Я помню эту твою теорию. Но серьезно… ты думаешь, это… — Она цокнула языком и глубоко затянулась сигаретой, выпустила сизое облако, прищурив глаза. — Я не могу указать это в отчете, ты же понимаешь.
— Это был бы крайне интересный отчет, — улыбнулся Асвальд. — Я б почитал.
— А что Рина, кстати? — спросила Гала, затушив окурок в услужливо подставленной сотрудником пепельнице.
— Она сработала безупречно, — ответил Миро. — Так что мы готовы к полному выбросу.
Глава 12.1 Дурак для дурака
Шун никогда не считал себя лидером. Не было в нем той харизмы, что могла воспламенять чужие сердца или хотя бы помогала ему отстаивать свои убеждения. У него и убеждений-то особых не имелось, кроме общепринятых норм морали и поведения.
К тому же, Шун каждый раз сомневался в том пути, на который собирался ступить, и был совершенно не готов нести ответственность за других людей, ступивших на этот же путь вслед за ним.
Вспоминая всю свою прошлую жизнь, Шун приходил к выводу, что является полностью ведомым человеком, падким на чужую уверенность и статус. Впрочем, ничего плохого или предосудительного он в этом не видел. Во всяком случае, до последнего времени…
В дверь тихонько постучали, и тут же с противоположной стороны послышались быстрые удаляющиеся шаги. Шун открыл, забрал с порога очередную корзинку с угощением.
Угощения несли к его номеру вот уже третий час, на столе собралось шесть корзинок с фруктами и конфетами, два торта и почти десять бутылок вина. Первое время Шун смотрел на эти подношения в полной растерянности, не зная, чего от них ожидать. Были ли они и правда жестом поддержки, или же его пытались отравить? Покидая арену после первого круга сражения, он так и не понял, как отнеслись к его очередному поражению зрители и болельщики. В секторе под его гербом царил настоящий раздрай: кто-то разочарованно гудел, кто-то возмущался и требовал изучить записи боя, кто-то пытался приободрить принца веселыми выкриками. Но большинство, как и сам Шун, пребывали в молчаливом недоумении.
Шун закрыл дверь, поставил корзинку к остальным дарам и сел за стол, уставившись в окно. Давно стемнело, но небо подсвечивалось таким количеством праздничных огней, что было светло, словно днем. Одни праздновали победу, другие топили в спиртном свой проигрыш и несбывшиеся надежды, и абсолютно все радовались тому факту, что в Столицу наконец-то прибыл имба.
Шун почувствовал, как его снова накрывает волна жгучей зависти, тяжело вздохнул и растер ладонями лицо. Это было его место, черт возьми! Его судьба! Это он был вторым Предтечей, лучшим из лучших, тем, кто мог попрать небеса и переделать этот мир по своему усмотрению!
Даже после несправедливого падения и года скитаний он остался тем самым наследным принцем, которого превозносили все наставники и учителя. Он многое пережил и преодолел. Он выковал себя, словно идеальный клинок, чтобы вернуться и отомстить… хотя нет — чтобы добиться справедливости, чтобы забрать то, что принадлежит ему по праву! Так почему же его законное место снова занимает кто-то другой? Почему кому-то другому радуются так, что ночь превращается в день? Почему на другого возлагают все свои надежды?
Он так сильно растер лицо, что щеки начало саднить. Шун откупорил первую же попавшуюся бутылку и сделал несколько глотков прямо из горлышка. Если окажется, что это отрава, — отлично! Наконец-то его мучения и переживания прекратятся! А еще лучше…
Шун схватил нож, развернул его лезвием к себе. Зачем полагаться на волю случая? Он сам все это прекратит, вот сейчас, своими руками. Его отвлекающий маневр закончен, и Миро в нем больше не нуждается. Пес тоже не досидел до конца первого круга, ему было наплевать на результат. Он сбросил команду Шуна со счетов и даже не позлорадствовал напоследок, а просто ушел посреди состязаний. Шуну оставалось лишь молча глазеть не пустое ложе и понимать, что он теперь неинтересен даже врагу.
Он пустышка, подделка, отработанная деталь, выкинутая за ненадобностью. Вот кто он такой. Шун крепче сжал рукоятку ножа.
Хм… а что, если он и в реальной жизни такой же никчемный? Его личность хоть как-то изменилась после погружения? Или осталась прежней?
С детства он слушал каждого учителя и наставника, верил без оглядки их сладким речам и без раздумий шел туда, куда они указывали. Ему сказали, что он станет вторым Предтечей, — и Шун поверил. Ему расписали каждый последующий шаг — и он безропотно пошел, никуда не сворачивая. И если все это было фикцией, если эти события никогда не случались, а были только прописаны в его личной истории… почему же он чувствовал в них такую истинность и органичность? Не потому ли, что реальная, настоящая часть Шуна с радостью пошла бы по тем же ориентирам? И так же самозабвенно поверила тем же речам?
Шун положил нож на стол.
Но почему же именно сейчас его перестало устраивать такое положение вещей? Что изменилось? Он слишком поверил в себя? Или совсем поехал умом, потому что так и не получил морковку, которой так долго размахивали перед его носом?
Или ему так принципиально восстановить репутацию и доказать свою правоту?
