который то ли был украшением спортивной команды в Америке, то ли львов в Африке пинками гонял. Его мускулы обмякли, словно выброшенная на берег медуза, но даже по сдувшимся бицепсам можно было понять, что раньше эта часть тела у него была изрядно накаченной. — Пить! Я больше не буду ругать тюремщиков, я обещаю, но пожалуйста, хотя бы сегодня дайте мне попить!
— Жажду… — Стонал лежащий под ним азиат, на чьем рубище был большое грязное пятно. Засохшее. Дня три-четыре назад, а может и всю неделю.
— Я буду руками убирать навоз, я буду жить в хлеву со свиньями, я буду послушной, вы сможете делать со мной все, что захотите, абсолютно все… — Плакала валяющаяся на соседних нарах женщина, наверное, ставшая бы достаточно красивой, если бы её пергаментного цвета кожа не обтягивала так туго ребра, а грязную паклю светлых волос помыли и расчесали. — Только умоляю, выпустите меня отсюда…Умоляю…
Те рабы, которые нам попадались в деревне, подвергались систематическим унижениям и избиениям со стороны хозяев, а кормили их теперь сильно через раз, но все же они могли считаться большими везунчиками на фоне своих коллег, которых объявили вторым сортом и запихнули в барак. Вернее, один из бараков. Я заранее предполагал, что мы здесь найдем, а потому явился к месту заключения землян вместе со спасательной командой, у которой с собой были тюки из шкур и одеял, а в многочисленных фляжках булькал теплый мясной бульон. Но наши медики и их помощники далеко не сразу смогли приступить к освобождению соотечественников. Слишком многих из них тошнило.
— Какого черта⁈ Вот какого черта, а⁈ — Наконец-то сумевшая взять себя в руки Изабелла набросилась на старосту с кулаками, но пожилой и немного тучный мужчина достаточно ловко уклонялся от ударов испанки, вполне неплохо прокачавшейся к настоящему моменту…Причем попыток хоть как-то дать сдачи он не предпринимал. Понимал видимо, что окружающие его люди с оружием находятся на стороне девушки, и дай им хоть малейший повод — изрубят его в капусту. — Зачем надо было такое с людьми⁈ Вы — звери!
— Хуже. Они — люди, чья жадность способна сподвигнуть их на такие «подвиги», которых ни одно животное никогда не совершит. — Я бы солгал, если бы сказал, что не хочу свернуть шею бывшему главе села. Но цивилизованный человек тем и отличается от варвара, что способен подавить свои инстинктивные порывы. А потому сначала мы освободим всех рабов, а потом, пока деревню до основания грабят, проведем вместе с ними суд, где дадим всем обвиняемым высказаться в свою защиту и поищем среди невольников тех, кто пожелал бы хоть за одного из ублюдков заступиться…Но что-то у меня есть большие сомнения, будто желающие праведного возмездия мстители столкнутся с достойным упоминания сопротивлением. — Знаешь, почему эти люди такие худые? Без пищи человек может продержаться месяц. А потому, когда в деревне стало мало запасов и много рабов, наименее ценных невольников решили просто не кормить. Вернее, это те, кого сочли достаточно ценными, чтобы хоть как-то о них заботиться. Остальных просто прирезали.
— Мы кормили этих рабов и холопов! — Поспешно возразил мне староста, который даже не стал отрицать убийство наименее полезных невольников. Понимал, что бесполезно, и что если его поймают на лжи, то могут покарать еще и за попытку обмана, тем более столь тупую. По меркам Бесконечной Вечной Империи даже не могут, а должны. — Раз в неделю! Раньше даже два раза, пока не стало совсем плохо с припасами…А веревки — это для их же пользы! Чтобы не было каннибализма…
— В общем они поддерживали жизнь этих людей достаточно, чтобы рабы не умерли, и не получили слишком серьезных проблем со здоровьем, но недостаточно, дабы у них имелись силы для бунта. — Резюмировал я, отходя в сторону от дверей барака, чтобы не мешать выводить освобожденных людей наружу. Во всем стоило искать положительные стороны, и на сей раз у меня уже получилось спасти сотни землян в этом бараке и сотни в других таких же, которые стоят на других концах Серого Перекрестка. А есть еще и другие деревни, которые внезапное нападение изнутри вряд ли выдержат, даже если будут к нему усиленно готовиться. — И это началось не вчера и даже не неделю назад. Посмотри, как они худые…Их морили голодом минимум месяц, а скорее даже больше. Вероятно, сначала просто уменьшали понемногу пайку, заставляя рабов слабеть с каждым днем, а потом нагнали сюда стражи и привязали всех к койкам, когда сопротивляться люди уже толком и не могли.
— Бальтазар, прости меня. — Испанка посмотрела на меня большими грустными глазами, а после потащила кинжал из ножен, висящих на её поясе. — Бальтазар, я эту мразь сейчас прирежу. И всех пленных стражников тоже прирежу…И крестьян…Бальтазар, не допусти меня до крестьянских детей!!!
— Госпожа, я просто выполнял приказ! — Заверещал наконец-то всерьез испугавшийся староста, мгновенно сообразивший, что теперь он рискует увидеть на земле не свои выбитые зубы, а вывалившиеся из его проткнутого брюха распоротые кишки. — Я же не мог возражать господину барону!!!
— Выполнение приказов не снимает с тебя ответственности. — С ласковой и доброй улыбкой, от которой у старосты по штанам стало расплываться мокрое пятно, объяснил я этой мрази, придерживая девушку. В принципе можно было бы позволить ей свершить правосудие прямо здесь и сейчас, но если старосту повесят при большом стечении народа, то эффект будет куда выше. Особенно для тех, кого сейчас из барака выпускают. Страх перед людьми барона сменится ненавистью, а та — вполне себе хороший мотиватор для развития. И направлять в нужную сторону гнев землян, вкусивших вражеской крови, мне будет проще. Это цинично, но это нельзя отрицать. — И потом, приказ можно было выполнять по-разному, а я готов поставить сундук с золотом против обрезанной медной монетки — барон дал лишь общие указания, а всякие мелочи решали его слуги на местах. Вроде тебя, решившего упростить себе работу.
— Я…Я не… — Староста затравленно озирался по сторонам, похоже понимая — ему не жить. — Господин, помилуйте! Я буду вам полезен! У меня почти пятьдесят уровней в редком классе: «Управляющий деревней»! Я пригожусь!
— Воду этим людям наверняка ограничивали по твоему указанию, ведь она дефицитом быть ну никак не могла. Общение с другими землянами свели на нет, чтобы те их не подкармливали, и чтобы не портить образ барона
